Фальк

Я тщетно выкрикивал свой протест. Лучи восходящего солнца, протянувшись параллельно равнине, нагревали спину, но мне и без того было жарко от бешенства. Я бы не поверил, что простое буксирование может так явно походить на похищение. Фальк попросту удирал с «Дианой».

Белый пароход вышел на середину реки. Красные лопасти колес вращались с бешеной быстротой, взбивая воду в пену. «Диана» повернулась с грацией старого сарая и понеслась за своим похитителем. Сквозь рваное облако дыма, летевшее над рекой, я мельком увидел широкие неподвижные плечи Фалька, его белую шляпу величиной с колесо, красную физиономию, желтые вытаращенные глаза, большую бороду. Вместо того чтобы глядеть вперед, он решительно повернулся спиной к реке и смотрел на буксируемое им судно. Высокий тяжелый барк, непривычный к такому обращению, казалось, обезумел. Секунду он шел прямо на нас, грозный и неуклюжий, как сдвинутая с места гора. Он зачерпнул своим тупым носом бурлящую и шипящую волну, команда вся испустила вопль, а затем все мы затаили дыхание. Но все обошлось благополучно. Фальк держал его! Держал в своих руках. Мне показалось, что я слышал свист стального троса, мелькнувшего над баком «Дианы», откуда разбежались во все стороны матросы. Герман, со всклокоченными волосами, в запачканной табаком фланелевой рубахе и в горчичного цвета штанах, бросился на помощь к штурвалу. Я видел его перепуганную круглую физиономию; я видел, как в напряженной гримасе обнажились его зубы. Взбаламученная вода бурлила между двумя судами, и «Диана» пронеслась мимо нас так близко, что я мог бы запустить в голову Германа свою головную щетку, — оказывается, я все еще сжимал ее в руке. А миссис Герман, набросив на плечи шерстяную шаль, мирно восседала на люке. Эта превосходная женщина в ответ на мои негодующие жесты замахала платочком, премило кивая и улыбаясь. Мальчики, полуодетые, радостно прыгали на корме, выставляя напоказ свои пестрые помочи; а Лена, с худенькими голыми руками и острыми локтями, одетая в короткое красное платьице, самозабвенно нянчила тряпичную куклу. Вся семья пронеслась мимо меня, словно увлекаемая яростной силой. Последней я видел племянницу Германа с младенцем на руках, стоявшую поодаль. Она была великолепна в плотно облегающем ее ситцевом платье, что-то властное было в ее безупречной фигуре, и казалось — солнце всходит для нее одной. Поток света торжествующе заливал ее пышные формы, ее мощное молодое тело. Она стояла совершенно неподвижно, словно погруженная в размышления, и только ветер шевелил подол ее платья; лучи солнца преломлялись в ее гладких рыжеватых волосах; лысый разбойник Николас шлепал ее по плечу: я видел, как его пухлые ручонки опускались и поднимались, словно выполняя какую-то работу. Затем показались четыре окна коттеджа и быстро понеслись вниз по течению реки. Окна были открыты, и одна из белых коленкоровых занавесок развевалась, как флаг, над кильватером.

Потерять таким манером свою очередь — неслыханная вещь. В конторе агентства, куда я тотчас же направился с жалобой, мне с извинением заявили, что они не понимают, как могла произойти подобная ошибка. Шомберг, к которому позже я зашел закусить, хотя и удивился при виде меня, но, не задумываясь, дал объяснение. Я застал его сидящим во главе длинного и узкого стола, против жены, худощавой маленькой женщины с длинными буклями и синим зубом, которая глупо улыбалась и казалась испуганной всякий раз, как с ней заговаривали. Пунка обвевала двадцать незанятых стульев с тростниковым сиденьем и два ряда блестящих тарелок. Три китайца в белых куртках бродили с салфетками в руках среди этого запустения. Табльдот Шомберга не пользовался в тот день успехом. Шомберг яростно насыщался сам и, казалось, был преисполнен горечи.

Он начал с того, что сурово приказал принести для меня котлеты, затем, повернувшись ко мне, заметил;

— Говорят, что ошибка? Ничуть не бывало! Не верьте этому ни секунды, капитан! Фальк не такой человек, чтобы ошибаться, разве что умышленно. — Он был глубоко убежден, что Фальк все время старался купить по дешевке расположение Германа. — По дешевке, заметьте себе! Ему не стоит ни цента нанести вам такое оскорбление, а капитан Герман опережает ваше судно на целый день. Время — деньги! А? Вы, кажется, очень дружны с капитаном Германом, но человек поневоле радуется всяким мелким своим преимуществам. Капитан Герман — хороший делец, а в деловых отношениях о дружбе не может быть и речи. Не так ли? — Он наклонился вперед и, по своему обыкновению, начал исподтишка поглядывать по сторонам. — Но Фальк всегда был дрянь, и таков он и сейчас. Я его презирал бы...

Я брюзгливо проворчал, что особого уважения к Фальку не питаю.

— Я бы его презирал, — настаивал он с волнением, которое бы меня позабавило, не будь я так сильно огорчен.

Молодому человеку, добросовестному и благонамеренному, каким бывают только молодые люди, удары жизни кажутся особенно жестокими. Молодость, склонная верить в виновность, невинность и в самое себя, всегда сомневается, не заслужила ли она свою судьбу.