Фальк

Очевидно, пароход уже вернулся с внешнего рейда — это было неожиданно, но вполне возможно, так как Фальк увел «Диану» в половине пятого утра, а сейчас было два часа дня. Шомберг попросил меня обратить внимание на то, что ни один из них не потратит доллара на завтрак, в каковом они, несомненно, нуждаются. Но к тому времени, как я покинул столовую, Фальк уже ушел. Я слышал, как стучали его огромные сапоги по доскам веранды. Герман сидел совершенно один в большой комнате, где скрывались под полосатыми чехлами два безжизненных бильярдных стола, и старательно вытирал себе лицо. На нем был лучший его береговой костюм; крахмальный воротничок, черный пиджак, широкий белый жилет, серые брюки. Белый бумажный зонтик с тростниковой ручкой помещался у него между ног. Его бакенбарды были тщательно расчесаны, подбородок гладко выбрит, и он лишь отдаленно напоминал того растрепанного и перепуганного человека в запачканной табаком ночной фуфайке и непристойных старых штанах, которого я видел в то утро ухватившимся за штурвал «Дианы».

Он вздрогнул, когда я вошел, и тотчас же обратился ко мне смущенно, но с неподдельным волнением. Ему хотелось поскорее выяснить свою полную непричастность к тому, что он называл «проклятым делом» этого утра. Это было в высшей степени неудобно. Он рассчитывал провести еще денек в городе, чтобы расплатиться по счетам и подписать кое-какие бумаги. Кроме того, ожидалось поступление груза, и «некоторые железные части», как он забавно выразился, остались на берегу, так как были отданы в починку. Теперь ему придется нанимать туземную лодку, чтобы отвезти все это на судно. Это, быть может, обойдется в пять-шесть долларов. Он не получал никакого уведомления от Фалька. Ничего... Герман ударил толстым кулаком по столу. Der verfluchte Kerl[8] налетел утром, как разбойник, поднял страшный шум и увел его на буксире. Его помощник не был к этому приготовлен; судно было крепко пришвартовано. Он заявил, что это позор — накидываться таким манером на человека. Позор!  Однако Фальк пользовался неограниченной властью на реке, и когда я ледяным тоном намекнул, что он мог попросту отказаться от буксирования, Герман испугался одной этой мысли. Я еще никогда не отдавал себе так ясно отчета в том, что мы живем в век пара. Владея пароходом, Фальк брал верх над всеми нами. Герман, придя в себя, умоляюще заметил, что я прекрасно знаю, как рискованно противоречить этому парню. В ответ я только холодно улыбнулся.

— Der Kerl! — воскликнул он. Он жалеет, что не отказался. В самом деле жалеет. Повреждения! Повреждения! Что он получит за все эти повреждения? И никакой надобности в них не было. Знаю ли я, какие повреждения нанесены его судну?

Я с некоторым удовлетворением сообщил ему, что слышал, как затрещали нос и корма его старой калоши.

— Вы прошли довольно близко от меня, — многозначительно добавил я.

При этом напоминании он воздел обе руки к небу. Одна рука сжимала белый зонтик, и он удивительно напомнил карикатуру на лавочника из его родной немецкой юмористической газеты.

— Ах, как это было опасно! — вскричал он.

Мне стало смешно.

Но тут же он прибавил с самым простодушным видом:

— «Диана» пробила бы бок вашего железного судна, как... как эту спичечную коробку.

— Неужели? — проворчал я, уже не испытывая желания смеяться.

Но к тому времени, как я сообразил, что этим замечанием он отнюдь не хотел меня уколоть, Герман разбередил свое негодование против Фалька. Неудобство, повреждения, расходы! Проклятье! Черт бы побрал этого парня!

За стойкой Шомберг, с сигарой в зубах, делал вид, что пишет что-то карандашом на большом листе бумаги. А по мере того как усиливалось возбуждение Германа, я с удовольствием отмечал свое собственное спокойствие и превосходство. Но пока я слушал его ругательства, мне пришло в голову, что добряк все-таки поднялся по реке на пароходе. Пожалуй, выбора ему не представлялось, раз он должен был вернуться в город. Но, видимо, он или угощал здесь Фалька вином, или принял от него угощение. Чем это объяснить? Поэтому я его осадил, заметив, что, надеюсь, он все же заставит Фалька уплатить все издержки на починку, до последнего пенни.

— Вот, вот! Получите-ка с него! — выкрикнул из-за стойки Шомберг, бросая карандаш и потирая руки.

  Мы не обратили на него внимания. Но возбуждение Германа сразу улеглось, словно мы сняли с огня кипящую кастрюлю. Я заявил ему, что теперь он покончил с Фальком и его проклятым буксиром. Он, Герман, может быть, и не попадет больше никогда в эту часть света, раз он собирается продать «Диану» по окончании рейса («Поеду пассажиром на почтовом судне», — машинально пробормотал он). Поэтому ему нечего опасаться злобы Фалька. Он должен только поскорее отправиться к своим грузополучателям и задержать оплату счета за буксирование раньше, чем Фальк успеет заглянуть туда и получить деньги.

Ничто не могло менее соответствовать моему решительному совету, чем тот задумчивый вид, с каким он старался удержать в равновесии свой зонтик, прислонив его к столу.