Фалько

– Вы мне еще не объяснили, что делает в Саламанке военный моряк.

Это будет непросто, понял Фалько через пятнадцать минут разговора. Атакой с ходу ничего не добьешься. Она кое-что знала про него – по крайней мере, ту часть его жизни, которую можно было считать публичной. Без сомнения, деверь, сегодня утром вернувшийся на фронт, просветил ее в этом отношении. И чем сильней разжигалось ее любопытство, тем сдержанней становился Фалько. Он заставлял ее применять типично женскую тактику, основанную на том, что называется «активной обороной». Она прощупывала противника и следила за его реакциями – ничего нового из затрепанного учебника жизни не вычитаешь. Но она была умна, а потому могла и рискнуть, оставляя незащищенные участки в линии своей обороны и заманивая в эти пустоты, – кто отважится, в выигрыше окажется.

– Я объяснил.

– Ничего вы не объяснили. И потом, я знаю, что из академии вас в юности исключили.

– Наше Движение все изменило. Нужны были люди. Меня восстановили.

– Судя по тому, что порассказал мне Хайме, если уж вас восстановили, они должны были просто отчаянно нуждаться в людях. Вы были далеко не примерный курсант. Бесконечные интрижки и скандальные нарушения дисциплины.

– Что еще он рассказал?

– Что вы отправились в Америку, а потом в Европу и впутались в сомнительные дела.

– Деверь ваш – большой шутник.

– Да нет, не думаю. Несколько месяцев на фронте отбили у него всякую склонность шутить.

На столе стояли графин белого вина и два бокала. Ческа задумчиво отпила из своего. На левой руке поблескивало золотом обручальное кольцо и рядом другое – простенькое, с маленьким бриллиантом.

– Вы, может быть, не знаете, но мы с вами встречались. Причем дважды, – сказала она чуть погодя.

– Это невозможно. Я бы вас запомнил.

– Нет, серьезно… В гриль-баре отеля «Палас» в Мадриде… Я была с друзьями, вы ужинали за соседним столиком, и кто-то из ваших знакомых рассказал про вас.

– Да? И что же именно?

– Симпатичный, много поездивший, ненадежный. Эти самые слова.

– Вот как… А во второй раз?

– В парке у казино в Биаррице. Около года назад. Вы были в синем пиджаке, в белых брюках, в шляпе-панаме и с дамой под руку.

– Дама-то хоть была хороша?

– Очень даже. Но отзывы о вас были опять же не самого лестного свойства. На этот раз от Пепина, моего мужа. Вы ведь знакомы?

Фалько осторожно кивнул. Зыбкая почва.

– Отдаленно.

– Это я поняла, – в ее улыбке проскользнула едва ли не жестокость. – В тот день в Биаррице он не выказал особенной приязни…

– Нельзя же выигрывать всегда. И у всех.

– Разумеется. Хотя вы не похожи на тех, кто проигрывает.

– Стараюсь по мере сил.

Ческа взглянула на него по-иному. Так, словно отыскивала трещинки в этой бетонной конструкции. Потом закинула ногу на ногу, и Фалько подумал, что настоящая женщина совершать такие движения, курить и заводить любовников должна изящно. Небрежно и непринужденно. У этой, несомненно, получается.

– Это обязательное условие? – вдруг спросила она.

– Что, простите?

– Женщины в вашей жизни обязательно должны быть хороши?

Фалько невозмутимо выдерживал ее взгляд. Он твердо знал, что, если отведет глаза, рыба оборвет леску и, плеснув хвостом, уйдет в глубину.

– Не припомню женщин, столь привлекательных, как вы.

– Это вы мне уже говорили. Вчера. Я думала, у вас найдется другой ответ.

Он задумался на миг. Или на два.

– Ну, поскольку все требуют одинаковых усилий, – сказал он наконец, – хотелось бы, чтобы игра стоила свеч.

– Иными словами, чтобы за ту же цену получить наилучший товар?

– Более или менее так.

– А куда вы относите умных женщин?

– Ум красоте не помеха.

– А если все же они вступают в противоречие?

– Тогда предпочтение отдаю красоте. – И добавил про себя: «А отношу в спальню».

Она протянула руку к бокалу, но не взяла его.

– Вы всегда так брутально искренни?

– Нет, лишь когда женщина не только красива, но и умна.

И увидел, как она слегка, медленно оперлась на стол рукой в кольцах.

– Сеньор Фалько…

– Лоренсо, прошу вас. И уже не в первый раз. Лоренсо.

– Я с вами спать не буду.

– Сегодня?

– Никогда.

– Не хотите отдаваться – дайте право попытаться.

– В ваши права я не вмешиваюсь, – рука ее по-прежнему лежала на столе, у него перед глазами. – Но я замужем.

– Почему же это должно стать препятствием? Напротив.

– Напротив? Вы предпочитаете нас, замужних дам?

– При прочих равных… Замужней даме есть что терять. Она осторожней. Внимательней. Благоразумней.

– Не усложняет жизнь, вы хотите сказать?

Он не ответил на это. Не должен был. Вместо этого взял со стола портсигар, открыл его и протянул ей. Она взяла сигарету, но качнула головой, когда он потянулся через стол с зажигалкой.

– А где же чувства? Куда вы девали любовь и страсть?

– Это вовсе не исключается. – Фалько закурил сам и взглянул на нее сквозь облачко дыма. – Дело, видите ли, в том, что мне никогда не было нужды делать то, что делаете вы… А вы – почти все – в качестве меры предосторожности влюбляетесь.

– Чтобы защититься?

– Чтобы оправдаться.

– О господи, какое бесстыдство. Никогда не слышала, чтобы так хладнокровно планировали адюльтер.