Фалько

Бац. Третий удар вызвал тяжкую тошноту. Фалько лежал распластанный, лицом в брусчатку мостовой, плавно кружившуюся перед глазами. Он ничего больше не мог сделать и, смирившись, стал соскальзывать в глубь бездонного темного омута. С прибытием вас, сказал он себе. Добро пожаловать. И прежде чем потерять сознание, успел подумать о трех вещах – что его хотели взять живым, что до ампулки с цианистым калием не дотянуться и что Еве Ренхель, кажется, удалось уйти.

Когда он пришел в себя, голова болела так, словно все бесы в аду воткнули в нее свои трезубцы. Кровь стучала в висках сбивчиво, беспорядочно и нестерпимо. Голый до пояса, он сидел на стуле с высокой спинкой, за щиколотки, запястья и шею прикрученный к нему проволокой, не дававшей пошевельнуться. Провода с изоляторами тянулись по голой выбеленной стене с темными пятнами почти на уровне пола, а мебели в этой комнате не было никакой, кроме деревянного стола, у которого валялась его превращенная в лохмотья одежда. На столешнице лежали документы и «браунинг». Свисавшая с потолка слабосильная лампочка без абажура бросала зловещие желтоватые блики на голое темя стоявшего у стола человека.

– Очухался, – сказал он.

За спиной у Фалько послышался короткий влажный смешок, похожий на удовлетворенное хрюканье. Этого человека Фалько видеть не мог, а тот, кто стоял перед ним, был приземист и гладко выбрит. Поблескивала под лампой лысина, окруженная венчиком черных густых волос. Столь же черны и густы были брови, из-под которых он с сумрачным любопытством разглядывал пленника.

– Отбивался грамотно, – прозвучал голос позади.

В нем слышалась плохо скрываемая злоба, и Фалько подумал, что это, наверно, один из тех, кто набросился на него на улице. Может, даже тот, кому он выбил зуб. Вздохнув про себя, он понял, что продолжение вечера отрады не сулит. И снова проклял себя за то, что не успел раскусить ампулу и сказать: «Ну, счастливо оставаться». Все решилось бы к этому времени само собой, а он счастливо избежал бы продолжения, которое сейчас, вне всяких сомнений, последует. Однако стеклянной трубочки с аспирином на столе не было, отметил он. Сочтя безобидным снадобьем, они оставили таблетки в кармане куртки, валяющейся сейчас на полу. Но все же, если представится случай, осталось еще одно средство – для него или для других: бритвенное лезвие, запрятанное в поясной ремень, который не отобрали.

– Ну, давай поговорим, – сказал, подходя поближе, лысый.

Рукава его сорочки были закатаны и открывали устрашающего вида ручищи. Фалько напрягся, ожидая первый удар новой серии, но его не последовало. Лысый наклонился к нему, глядя в упор.

– Только песню про то, что ты Рафаэль Фриас Санчес, не заводи. Мы связывались по телефону с твоим предполагаемым начальством, и оно такого не знает.

– Это какая-то ошибка, – спокойно ответил Фалько. – Меня в самом деле зовут Рафаэль Фриас.

– Ага, самый он. Но если даже тебя зовут так, не расскажешь ли, что забыл артиллерист из Ла-Гии в Аликанте, в сотне с лишним километров от расположения своей части?

– У меня тут родственники.

– И ты приехал их проведать. С пистолетом.

Фалько, хоть и не мог шевельнуться, сумел глазами показать на стол:

– Вон разрешение на право…

– Налево! Видел я твое разрешение. И слышал, что ты оказывал сопротивление при задержании.

– Я не знал, кто это. Да и сейчас не знаю.

– Желаешь знать, кто мы? – угрюмо хмыкнул его собеседник. – Да уж не эти клоуны-анархисты со своим войском в стиле Панчо Вильи… Мы – люди серьезные, к шуткам не склонны. – Он выпрямился и посмотрел на того, кто стоял у Фалько за спиной. – Так я говорю?

– Святая правда!

Лысый показал на разложенные по столу предметы:

– У тебя на лацкане партийный значок, а в бумажнике – членский билет АML. Отсюда следует два вывода: либо ты в самом деле товарищ, либо хочешь сойти за такового.

– Я – коммунист. Как и вы.

Тот устало вздохнул:

– Послушай, Рафаэль или как тебя там… Не знаю, коммунист ли ты, но можешь быть совершенно уверен, что таким, как мы, тебе не стать.

– Да от него просто смердит пятой колонной, – сказал стоявший сзади.

– Вот и я так думаю. Знаешь, куда ты попал? – он вновь наклонился к Фалько. – В ЧК. А знаешь, что это такое? А? Это такое место, где в руках у народа немые начинают говорить, а безногие – плясать. А по ночам мы предоставляем нашим клиентам время на раздумье. Так что начинай.

– Что начинать?