Фалько

Перерезал веревки, которыми была связана Ева Ренхель, укрыл ее одеялом. Она смотрела на него, не произнося ни слова, и лишь еле слышно застонала, когда ткань коснулась тех мест на груди, где ее прижигали сигаретами. Ева была очень бледна, отчего еще заметней становились кровоподтеки на лице и по всему телу. Прикоснувшись к нему, Фалько обнаружил, что оно холодное и чуть влажное, будто подернуто тонкой пленкой ледяной испарины, сочившейся из каждой поры. Под плотным одеялом Ева дрожала так, словно ее только что вынули из холодной ванны. Нижняя губа была рассечена и покрыта толстой кровавой коркой, веки опухли, под глазами лежали лиловые круги. Вся она пропахла мочой и грязью. Короткие белокурые волосы слиплись от холодного пота, отчего она казалась совсем юной и беззащитной.

– Засиживаться нам тут не стоит, – сказал Фалько.

Она взглянула на него так, словно с трудом понимала смысл его слов. Потом опустила веки, как бы в знак согласия. Фалько, немного подумав, спустился на кухню и вернулся с коньяком, вином и маслом. Потом присел на край матраса и осторожно влил ей в рот несколько капель коньяку. Ева мотнула было головой, но он настойчиво заставил ее выпить: она сделала глоток и застонала от боли в разбитой губе. Тогда Фалько немного отдернул одеяло и промыл ей ссадины смесью вина с коньяком, протер шею и плечи, смазал маслом ожоги на груди. Все это время она не сводила с него глаз.

– Поздновато ты… – с трудом проговорила она. Голос был слабый и хриплый. Вероятно, много кричала в последние часы, понял Фалько.

– Это было не предусмотрено.

– Да уж… не предусмотрено.

Фалько огляделся. Вещи Евы кучкой валялись на полу. Он наклонился и подобрал.

– Идти сможешь?

– Не знаю.

– Надо попробовать.

Он снял одеяло и принялся очень осторожно одевать Еву. На лице, на животе и на бедрах синели кровоподтеки, на лобке виднелась засохшая кровь. Одежда была грязная, мятая, блузка порвана, чулки вообще не годились, но выбирать не приходилось. Еву привезли сюда из Женской секции, взяли в чем была. Не позволили захватить даже пальто. Он приподнял ее, чтобы надеть рубашку и юбку. Иногда Ева глухо, тихо, сдержанно постанывала.

– Скольких ты убил? – вдруг спросила она.

– Троих.

– Я видела только двоих… Меня… меня допрашивали двое.

– Неважно. Теперь их трое.

Его вдруг осенила удачная мысль. Он ушел и вскоре вернулся с мужской сорочкой и парой относительно чистых носков. Посадил Еву на край кровати, снял с нее разорванную блузку и надел рубашку. На плечи набросил пальто одного из убитых – наверно, того худощавого, на голову – мужскую фетровую шляпу.

– Надо идти.

Помог ей подняться и повел, поддерживая, покуда она ковыляла, кривясь от боли в непослушных затекших ногах.

– Внизу машина. Сумеешь дойти?

– Дойду, наверно.

– Тогда пошли. Осторожно, потихоньку… Обопрись на меня. Вот так… Хорошо…

Ева склонила голову к нему на плечо:

– Куда ты меня везешь?

– Подальше отсюда, – туманно ответил Фалько.

Они прошли мимо двух убитых в коридоре, медленно спустились по лестнице на первый этаж. Подходя к двери, она взглянула на третий труп, распростертый на полу в луже крови.

– Зачем ты это делаешь?

Фалько продолжал придерживать ее за талию. Потом открыл дверь и нащупал в кармане пистолет, вглядываясь во тьму и пытаясь распознать в ней новые опасности. Но все казалось спокойно.

– Чтобы стереть с его рожи эту улыбочку, – ответил он.

Он ехал, не останавливаясь, весь остаток ночи: Ева, укрытая двумя пальто, спала на заднем сиденье. Фалько держал руль, разгоняя сонную одурь бесконечными сигаретами; автомобильные фары, отражаясь от белых полосок на стволах деревьев вдоль обочины, высвечивали твердый профиль на темных стеклах. Он вел уверенно, осторожно и внимательно. Маршрут был ему хорошо знаком. И потому, избегая постов и населенных пунктов, он несколько раз сворачивал на второстепенные дороги и на грейдеры, тянувшиеся меж сумрачных равнин. Время от времени брал термос, лежавший на соседнем сиденье, отпивал глоток совсем почти уже остывшего кофе. Он покрыл за пять часов сто тридцать километров до границы и, когда две трети пути были уже позади, остановился, чтобы залить в бензобак три канистры, предусмотрительно положенные в багажник. Ева, приняв из рук Фалько таблетку аспирина, немного ослабившего боль, спала очень глубоко и крепко, лишь изредка коротко и отрывисто постанывая во сне. И казалась ребенком, которого мучают кошмары, и Фалько предполагал, что в кошмаре этом она все еще лежит, привязанная к кровати.