Fallout Equestria: Project Horizons

Сова долго сомтрела на меня. Затем внезапно она полетела к одной из верхних полок. Она зависла перед шкафом и осторожно вытащила когтями книгу, затем вернулась к письменному столу и положила на него тонкий серый том. «Академия Луны для Молодых Единорогов: Попади на Луну!» Я раскрыла её и была поражена изображением, развернувшимся на две страницы. Посередине стояла Луна, с таким видом, будто она старалась не заплакать. Вокруг неё была кафедра, и около сотни жеребят-единорогов улыбались в камеру... кроме одного, который дёргал левитацией косички кобылки позади него и пары жеребят внизу, в первом ряду, которые тыкали друг в друга палками.

Там же, прямо позади Луны, был Голденблад, одаривая строгим взглядом двоих непослушных жеребят спереди.

Я пролистала иллюстрации. Там была статья о перемещении академии, чтобы сохранить её от войны. Короткая заметка от Принцессы, о том, как она любила маленьких пони, но не могла взять больше одного. Так много фотографий молодых пони, обучающихся... всему. Единороги, изучающие магию. учащиеся. Встречающиеся в клубах. И посреди всего этого была Луна. Луна, улыбающаяся. Луна, обучающая. Луна, выглядящая счастливой, нужной и любимой.

Снимки же Голденблада найти было определённо сложнее. Бледный жеребец не был отравлен ядом, но всё равно он выглядел скорее приятным, чем соблазнительным. На большинстве изображений он был запечатлён спящим в пустой классной комнате или смотрящим в одно из витражных окон. «Профессор Голденблад: История, Культура, Литература и Психология», было написано на заголовке. На одной фотографии он был окружён полудюжиной жеребят и кобылок. Стол перед ним был усыпал камнями всех мастей. «Каменный Клуб Литтлхорн», было написано на заголовке.

Каменный клуб? Серьёзно? И о чём они разговаривали? Свойства вулканических пород? Какой камень полосатее остальных? Я посмотрела на его копыто, лежащее на странном окаменевшем жуке. Рядом с ним был странный камень закрученной формы. На небольшой табличке рядом с ним была надпись «Хуфингтонский Метеорит». Жеребёнок-единорог и, что было странно, жеребёнок-пегас, выглядевшие слишком похоже для простого совпадения, держали на весу огромный булыжник, заполненный драгоценными камнями.

Но не это было главное. Голденблад выглядел счастливым. Уставшим. Защищённым. Старше, чем он, наверное, был, но всё равно счастливым. Из нескольких других изображений я поняла, что он был очень «строгим» учителем. Я заметила маленькую чёрную единорожку, помощницу учителя, судя по виду, позади него и надолго уставилась на неё. Может, она была одета и не по форме, было ясно как день, что это была не кто иная, как Псалм! Я пролистала ещё раз, выхватывая её из задних планов. Снова и снова. Она была едва ли не более неуловима, чем Голденблад!

Были и совместные его с принцессой фотографии, где они разговаривали и смеялись. Картинка, где он читает лекции кобылке с маской на кьютимарке, а она всеми силами старается не засмеяться, когда Луна позади него корчила рожицы. Изображение принцессы, рисующей на его лице чёрным фломастером усы, пока он спал. «Ты мне нужен» — сказала ему она, когда он умирал на больничной кровати. Он был больше чем просто политическим советником Луны... Для принцессы Луны он был другом.

И теперь, спустя дюжину лет... она велела его казнить.

Преданность, любовь и секреты.

Может, Голденблад и был сволочью, но не всегда же он таким был. Он был учителем. Блестящим. Мудрым. Хотя, судя по глазам окружавших его учеников, он был ещё и уважаемым. Неужели это Литтлхорн его так изменил?

На секунду я подняла глаза и заметила, что на столе передо мной лежали ещё три книги, должно быть, Никтимен спустила их сюда, пока я просматривала первую. Отодвинув пока «Литтлхорн», я взяла книгу с самого лева.

Открыв «Полосатые Танцы», я увидела множество зернистых чёрно-белых фотографий зебринских метрополисов с мраморными колоннами и белыми храмами. На переднем плане одного из снимков была единорожка в вычурном, причудливом платье, которое пришлось бы по вкусу матери Смотрительницы, стоящая рядом с молодым жеребцов в исследовательской фуражке. Даже будучи жеребцом, он казался восторженным и защищённым ребёнком. «Сандэнсер и Голденблад», гласил заголовок. Мой взгляд переместился на текст рядом с ним.