Барпони указал копытом куда-то в сторону.
Космик взглянула туда — и увидела лежащую среди других тел белую единорожку.
Её кислотно-синяя грива наполовину сгорела, а пара клочков волос была вырвана с мясом. Рог был сломан; его светлый кончик со спиральной канавкой по боку валялся в пыли, точно клык какого-то зверя. Однако на лице единорожки навеки застыла довольная мягкая улыбка.
«Покойся с миром, Скайшайн, — подумала Космик. — Ты достойно сражалась… и заслужила отдых. В отличие от меня».
— К-х… Космик? Это ты? — послышался слабый голос мэра.
— Лежи! Тебе нельзя говорить! — подскочил Мёрки. — Я не для того влил в тебя столько лечебных зелий, чтобы ты просто сдох сейчас!
— Оглянись, Мёрки… — Сильвер Стар растянул уголок рта в горькой усмешке. — Всё, что мы… создавали… и поддерживали столько лет… теперь уничтожено. Больше ничто… ничья жизнь… не имеет смысла. Ни моя… ни твоя. Моя — так… в особенности.
— И моя тоже? — тихо спросила Космик.
— Не знаю, — вздохнул еле слышно мэр и закашлялся.
Из его рта во все стороны полетели кровавые брызги.
Немного придя в себя, он вновь повернул голову к синей пони.
— Космик… прости…
Он снова начал надрывно кашлять.
Кобыла прикрыла глаза. На языке смешался солёный вкус слёз с острой примесью пепла.
— Прощаю, — прошептала она. — Вы поступали так, как считали нужным.
— И ещё… Мёрки, — позвал слабеющим голосом мэр.
Его рог бледно засветился в рассветных сумерках.
Мёрки Грей посмотрел на него.
— Сдохни, ублюдок! — с неожиданной злостью процедил Сильвер Стар.
Глаза барпони расширились. Но было уже поздно.
Пистолет, который из последних сил левитировал мэр, выстрелил Мёрки в затылок.
Серый жеребец рухнул на землю. Вместо его головы была лишь кровавая каша.
Космик приросла к месту, потрясённо глядя на ещё один труп на этом празднике смерти.
Сильвер Стар усмехнулся — но уже не отчаянно, а победно.
— Прощай… Космик Вэйлор… — выдохнул он и закрыл глаза.
Из живых на площади осталась лишь синяя земнопони.
Чувства кончились, как будто в мозгу перегорели какие-то реле, ответственные за эмоции. Не ощущая в себе ничего, Космик наобум поплелась прочь — и вскоре наткнулась на закопчённую стену бара.
Ноги подкосились. Кобыла села на круп, привалившись спиной к стене.
Не хотелось ничего. Ни жить, ни умирать… ни помнить.
Поблизости валялись какие-то вещи. Скосив глаза, Космик увидела свой проигрыватель, который неведомым образом здесь оказался, и лежащий рядом беспроводной наушник. Другой находился чуть дальше и был, по-видимому, раздавлен чьим-то копытом.
Подчиняясь какому-то скрытому желанию, Космик подобрала уцелевший наушник и вставила в ухо. Нога ткнула по кнопке воспроизведения.
Если и сбегать от реальности, то хотя бы в мир, который того стоит.
Зазвучала электрогитара. Космик узнала песню — но не могла вспомнить её названия. Проигрыватель не так уж и часто подкидывал ей этот трек.
А тем временем голос жеребца запел в её ухе.
«Гангстер»… Слово звучало по-довоенному. Как «рейдер», но более притягательно.
Могло ли быть что-то хорошее в рейдерах — помимо того, что заставляло их совершать ужасные и омерзительные поступки? Кажется, что и нет, но… Если убрать из рейдеров то плохое, что делает их такими, какие они есть? Не получится ли тогда Сильвер Стар… или Скайшайн… Литлпип или Блэкджек — кем бы они ни были… а может, и сама Космик Вэйлор?
Какой была довоенная Эквестрия? Наверное, куда лучше и добрее, чем Пустошь, раз в ней было место для любви, пусть и омрачённой ревностью, как в песне, и не приходилось каждый день волноваться за жизнь друзей, которых здесь гораздо трудней отыскать.
Космик впервые подумала, что очень хотела бы пожить в то, ещё мирное время. Пусть пони тогда и были так же глупы, как и теперь, раз допустили войну.
'Всё не должно быть так, как здесь. Притащить к нам в мир апокалипсис было ошибкой. Чудовищной, гигантской, невообразимой ошибкой! И непоправимой…
Или нет?'
Космик вскинула голову и взглянула вперёд, на выжженные руины своей малой родины.
Затем в глазах синей пони вновь прорезалась боль, и она обратно поникла.