Фальшак

Охранники подхватили постояльца под руки, администратор кое-как запихал в чемодан вещи. «Уберите лапы, – надрывался Ремизов. – Вы, люди в черном, вам говорят: уберите свои кривые грабли. Я депутат, фигура неприкосновенная. Я прямо сейчас на Охотный ряд поеду, жаловаться на вас, сволочей». Но неприкосновенную фигуру заставили одеться, выпихнули в коридор и спустили на лифте в холл. Ремизов понял, что сопротивление бесполезно, станешь не по делу возбухать и рвать глотку, еще и вправду до милиции дойдет. Отвезут в отделение и проверят чемодан, где в отдельной коробочке лежали пистолет со снаряженной обоймой и два шприца с раствором героина. «Иди, иди, депутат, – администратор подтолкнул постояльца в спину. – Дуй до горы».

Весь день Ремизов торчал в московских пробках, объезжая знакомые недорогие гостиницы, но нигде не нашел одноместного номера. К вечеру, оказавшись в каком-то доме колхозника в районе ВДНХ, он сдался, согласившись терпеть рядом с собой соседа, какого-то лысого чернобрового старика. Сосед повесил бумажную иконку в углу и долго стоял на коленях, совершая молитвенный обряд. Уговаривал Бога за кого-то там заступиться. Потом повалился на скрипучую койку и захрапел.

Ровно в восемь вечера Ремизов позвонил Бирюкову по телефону и, убедившись, что того нет дома, тяжелый и усталый, занял позицию на этаже, в тамбуре рядом с общим балконом. Под полой пиджака он прятал арматурный прут, во внутреннем кармане лежала початая бутылка водки и шприц с героином, водку предстояло влить в горло художника перед тем, как сбросить его с балкона. Минута шла за минутой, час за часом, на улице стемнело, но Бирюков не шел. Проклиная все на свете, Ремизов дождался двух часов ночи, допил водку и уехал в гостиницу. Утром он подогнал «Жигули» к подъезду Бирюкова и стал ждать, уверяя себя, что когда-нибудь этот гад появится. Но художник не появлялся еще полутора суток. Утром следующего дня Бирюкова в сопровождении оперативников привезли на квартиру, где до поздней ночи шел обыск. Ремизов забеспокоился не на шутку. Выходит, что объект неизвестно за что задержан ментами, и чем кончится дело – неизвестно.

«Будешь ждать его до тех пор, пока он не выпишется из ментовки, – сказал в телефонном разговоре раздраженный Дашкевич. – Год он не появится, и ты будешь год торчать под окнами. Пока не дождешься. А теперь попробуй навести справки о клиенте, узнай, за какие подвиги его заперли. Ты меня понял?» «Понял, – ответил Ремизов надтреснутым голосом, житье в Москве, в убогом гостиничном номере рядом с богомольным соседом, уже надоело хуже горькой редьки. – Но ты говорил, что предвидится работа и у нас на комбинате. Говорил, что будет…» «Твоя главная задача – разобраться с этим хреном, – отрезал Дашкевич. – Все остальное второстепенно». Ремизов, вернувшись в гостиницу, упал на койку и долго смотрел в потолок, гадая, чем этот художник так насолил шефу, но ни одной дельной мысли в голову не приходило. На следующий день в одном приличном кафе он встретился со знакомым ментом, но разговор не заладился. Мент неопределенно обещал навести справки, выйти на нужных людей и выяснить, за что держат Бирюкова. В каждую свою фразу он вставлял слова «если получится» и, что хуже всего, не взял аванса за работу. «Это в вашем городишке слишком тесно, чтобы знать любого задержанного или арестанта, – сказал мент, завершая вечер. – А тут такие гаврики пачками сидят. И поди разберись, что им предъявляют. Постараюсь все узнать. Если, конечно, получится».

Ремизов вернулся в гостиницу разочарованным. Ясно, на знакомого мента, избалованного большими московскими взятками, надежды нет. Этот особо стараться не станет. А главное, план, который так легко сочинил Ремизов, никуда не годился. Вероятно, его уже несколько раз видели соседи, когда он входил в подъезд и выходил из него. Видели и наверняка запомнили лицо. Но хуже другое. Многие люди, живущие на верхних этажах, выводили во двор собак, спускаясь не лифтом, а по лестнице. Собаки лаяли, учуяв незнакомца. А одна овчарка дернула поводок, толкнув дверь передними лапами, выскочила в предбанник, где, вжавшись спиной в стену, стоял Ремизов, и чуть не тяпнула его за ляжку. Когда начнется следствие, соседи по подъезду покажут, что в тамбуре несколько дней кряду торчал незнакомый мужчина, чего-то выжидая. Менты составят композиционный портрет, разошлют его по городам и весям. И пойдет, и закрутится… А ведь первая заповедь: не наследи. Все надо менять, от начала до конца. Мочиловка в подъезде отменяется. Работа оказалась труднее, чем можно было предположить. А может, во всем виноват сам Ремизов, он слишком застоялся, потерял квалификацию у сытой кормушки комбината минеральных удобрений? И сейчас не способен даже на плевое дело?