Фальшивомонетчик. Дюссельдорфский убийца. У трех дубов. Бандит

— Вероятно, вам кажется странным, что я так спокойно отнесся к этому происшествию. В действительности я только теперь понял, что произошло. Поверьте, я искренне жалею, что не бросился вслед за этим негодяем и не сломал ему шею. Вы не заметили, не исчезло ли у вас что–нибудь из ценных вещей? — спросил он после некоторого молчания.

Джейн покачала головой: мысль, что это мог быть грабитель, даже не приходила ей в голову.

— Я оставила все кольца и браслеты на туалетном столике, и ни одна вещь не исчезла, — ответила она. — Если бы это был грабитель…

Она была уверена, что это не мог быть грабитель, и потому даже не окончила начатой фразы.

Джейн очень хотелось подробнее узнать о таинственной даме, которая так часто навещала ее мужа. Она спросила его о ней, но тут же пожалела о своей опрометчивости: Питер долго молчал, как бы обдумывая свой ответ.

— Да, эта дама часто бывает у меня, — сказал он, наконец. — И, как я уже говорил Руперу, она — бывшая кухарка. Ее фамилия Энтерсон — шведского происхождения…

Когда солнце уже взошло высоко, осветив весь сад и парк, Джейн почувствовала ужасную усталость от бессонной ночи и решила поспать.

Проснулась она от звука гонга, звавшего к завтраку. Выглянув в окно, Джейн снова увидела Питера, разгуливающего по лужайке под ее окнами в обществе Бурка.

— Я ведь говорил, чтобы не звонили в этот гонг! — возмутился Питер. — И чтобы не будили вас…

— Вы снова вызвали сюда господина Бурка? — с удивлением спросила Джейн.

Питер объяснил ей, что он, действительно, просил сыщика приехать и выяснить некоторые подробности о таинственном ночном посетителе. У Бурка не было никаких сомнений в том, что этот посетитель — тот же человек, следы которого обнаружены в саду накануне утром.

— Кстати, — добавил он, — я пригласил Дональда Уэллса, и надеюсь, что вы ничего не будете иметь против этого. Мне нужно повидать его, а я не хотел уезжать один и оставлять вас здесь.

— Разве вы больны?

— Конечно, нет, — рассмеялся он.

— А… Марджори тоже приедет с ним? — спросила она после некоторого молчания.

Питер покачал головой.

— Нет, — коротко ответил он.

— Но почему же вы пригласили его приехать, если чувствуете себя вполне здоровым? — настаивала Джейн.

Питер ничего не сказал.

После завтрака он читал и писал письма в библиотеке, а Джейн попыталась поговорить со старым садовником. Но он оказался чрезвычайно несловоохотливым, и Джейн скоро вернулась в дом. Ее приводило в отчаяние то, что до вечера оставалось еще много времени.

Когда она вошла в библиотеку, Питер неспешно спрятал книгу, которую читал.

— Сколько нам предстоит еще прожить в Лонгфорд–Маноре? — спросила Джейн. — Здесь невероятно скучно и тоскливо.

Питер добродушно улыбнулся.

— Представьте себе, я как раз думал о том же самом — воскликнул он. — И, не посоветовавшись с вами, заказал комнаты в Риц–Чарльтоне. По крайней мере, там мы можем проводить вечера в театре.

— Только отец не должен ничего знать, — заметила она. — Так когда же мы уезжаем отсюда?

Питер сказал ей, что им могут дать те комнаты, которые ему нравились, только через два дня.

— А что вы читали, когда я вошла? — спросила Джейн после некоторого молчания.

Питер вынул из ящика и показал ей французскую книгу о гравюрах.

Джейн вспомнила, что у него была страсть к гравюрам.

— Ведь мы с вами, быть может, никогда бы не познакомились, если бы не встретились на выставке гравюр на Бонд–стрит… — помните? — спросил он.

— Бедный папа! Как он горевал, когда потерял ваши гравюры! — воскликнула она.

Питер действительно одолжил своему будущему тестю несколько гравюр очень тонкой работы, величиной не больше открытки, которые тот где–то забыл или потерял.

— Да, какая жалость, — согласился с ней Питер. — Наверное, мне никогда уже больше не удастся так хорошо нарисовать что–либо.

Джейн села у камина, подперев голову рукой.

— Мне кажется, что Ловкач, как его называют, тоже должен быть искусным гравером. Отец говорил мне, что только артист может достичь такой высокой степени совершенства.

— Думаю, что да, — ответил Питер.

Он сказал это совершенно равнодушным тоном: по–видимому, его нисколько не интересовали артистические наклонности Ловкача.

Вскоре Джейн вышла из библиотеки и неспешно направилась к выходу. Внезапно ее внимание привлекло странное зрелище: к дому подъехал большой старомодный автомобиль, выкрашенный в ярко–красный цвет. Сидевшие на переднем сиденье шофер и лакей были одеты в ливреи того же цвета с золотыми кантами.

Лакей спрыгнул с сиденья и открыл дверцу. Из автомобиля вышла пожилая и очень полная, скорее даже расплывшаяся женщина. Под густым слоем белил и румян на лице можно было разглядеть следы былой красоты. На каждом пальце ее полных рук блестели кольца. В ушах висело по крупному бриллианту, а на платье модного покроя красовалась громадная бриллиантовая брошь.

Тяжелыми шагами она взошла на крыльцо и уставилась на молодую женщину.

— Вы — его жена? — спросила она. — Я — миссис Энтерсон.

Джейн от удивления застыла: перед ней стояла женщина, навещавшая почти ежедневно ее мужа. Голос ее был так же вульгарен, как и внешность.