Фальшивомонетчики

Бернар был слишком непосредствен, слишком естествен, слишком чист, он очень плохо знал Оливье, чтобы предвидеть бурю низких чувств, которую это письмо должно было поднять в груди последнего, душевное смятение, в котором перемешивались досада, отчаяние и бешенство. Оливье почувствовал себя вытесненным и из сердца Бернара, и из сердца Эдуарда. Дружба двух его друзей вытеснила его дружбу. Одна фраза из письма Бернара причиняла ему особенные страдания – фраза, которую Бернар никогда бы не написал, если бы предчувствовал все, что Оливье может в ней усмотреть. "В одной комнате", – повторял он, и отвратительная змея ревности зашевелилась в его душе. "Они спят в одной комнате!.." Каких только картин не способно нарисовать воображение! Мозг его наполнился нечистыми видениями, которые он даже не пытался прогнать. Он не ревновал ни Эдуарда, ни Бернара, взятых порознь, – он ревновал их обоих. Он представлял их себе поочередно или одновременно и завидовал им обоим. Письмо было получено им в полдень. "Ах, вот как…" – повторял он себе весь остаток дня. Ночью демоны посетили его. Наутро он поспешил к Роберу. Граф де Пассаван ждал его.

II

ДНЕВНИК ЭДУАРДА

Я без труда разыскал маленького Бориса. На другой день после нашего приезда он вышел на террасу отеля и стал смотреть на горы через укрепленную на штативе подзорную трубу, предоставленную в распоряжение путешественников. Я сразу его узнал. Вскоре к нему подошла девочка, ростом чуть повыше. Я расположился в смежной комнате, стеклянная дверь которой была открыта, и слышал каждое их слово. У меня было сильное желание заговорить с ним, но я счел более благоразумным завязать сначала знакомство с матерью девочки, врачом-полькой, попечению которой вверен Борис и которая очень бдительно за ним наблюдает. У маленькой Брони вид изысканный; ей, должно быть, лет пятнадцать. Ее густые светлые волосы заплетены в две косы, спадающие до пояса; ее взгляд и звук ее голоса кажутся, скорее, ангельскими, чем человеческими. Я записал разговор, который вели дети.

– Борис, мама не разрешает нам трогать трубу. Хочешь, пойдем погулять?

– Да, очень хочу. Нет, не хочу.

Две эти фразы он выпалил одним духом. Броня приняла во внимание только вторую и спросила:

– Почему?

– Очень жарко и холодно. – Он оставил трубу.

– Послушай, Борис, будь милым. Ты знаешь, что маме будет приятно, если мы пойдем вместе. Куда ты дел шляпу?

– Выброскоменопатов. Блаф блаф.

– Что это значит?

– Ничего.

– Так зачем ты так говоришь?

– Чтобы ты не поняла.

– Если это ничего не означает, мне все равно, пойму я или нет.

– Но если бы это что-нибудь значило, ты бы все равно не поняла.

– Разговаривают для того, чтобы понять друг друга.

– Хочешь, будем придумывать слова, которые понятны только нам двоим?

– Научись сначала правильно говорить по-французски.

– Моя мама говорит по-французски, по-английски, по-романски, по-русски, по-турецки, по-польски, по-итало-сконски, по-испански, по-попугайски и по-скиситуски.

Все это было сказано скороговоркой в лирическом порыве.

Броня рассмеялась:

– Борис, почему ты все время говоришь неправду?

– Почему ты никогда не веришь тому, что я говорю?

– Я верю тому, что ты говоришь, когда это правда.

– Почем ты знаешь, что это правда? Ведь я же поверил тебе позавчера, когда ты мне рассказала об ангелах. Скажи, Броня, как ты думаешь: если я горячо помолюсь, то увижу их?

– Ты, может быть, увидишь их, если отучишься от привычки лгать и если Бог захочет их тебе показать; но Бог их тебе не покажет, если ты ограничишься одной молитвой. Есть много прекрасных вещей, которые мы видели бы, если бы не были так злы.

– Броня, ты не злая, поэтому ты можешь видеть ангелов. А я всегда буду злым.

– Почему же ты не стараешься не быть злым? Хочешь, мы пойдем вместе до… – (здесь следовало название места, которого я не знал) – и там помолимся Богу и Пресвятой Деве, чтобы они помогли тебе перестать быть злым?

– Да. Нет, послушай: мы возьмем палку, ты будешь держать ее за один конец, а я за другой. Я закрою глаза и обещаю тебе не открывать их, пока мы не придем туда.

Они немного удалились от меня; когда они спускались по ступенькам террасы, до меня донеслись слова Бориса:

– Да, нет, не за этот конец. Подожди, я его вытру.

– Зачем?

– Я дотронулся до него.