Фальшивые друзья

Сейчас по всей Федеративной Республике осуществляется процедура публичного принятия присяги, то есть солдат клянется в присутствии общественности. Очевидно, цель этого — превратить все общество в одну большую казарму. Не проявление ли это той же традиции, которая превращает нацистские песни в походные марши бундесвера и требует, чтобы подпевали все, как один? С этой традицией я не хочу иметь никакого дела. У меня иные представления о том, что такое права и свободы простого человека, нежели у тех, кто командует бундесвером. Поэтому я не считаю себя впредь связанным присягой бундесверу, которую я дал ранее».

Некоторое время все молчали, находясь под впечатлением от услышанного.

— Ну, что скажете по этому поводу? — спросил наконец Мюллер. — 1 апреля к нам поступит пополнение новобранцев, они также будут присягать. Кто знает, может быть, наш командир тоже планирует провести присягу в присутствии публики, собирается устроить из всего этого спектакль.

— Наверное, нам надо что-то противопоставить этому спектаклю. Например, устроить публичный отказ от присяги.

— Только надо как следует подготовиться, — сказал Мюллер. — Такие акции должны быть хорошо спланированы заранее. Для начала я предлагаю разработать текст письменного заявления командиру батальона. В нем мы предложим, например, принимать присягу у памятника борцам антифашистского Сопротивления, скажем, в одном из концлагерей и запланировать выступления участников движения Сопротивления перед новобранцами бундесвера.

— Письменное обращение к командиру батальона не пройдет, он сразу заявит, что это дело рук левых.

— Конечно, — сказал Мюллер. — Но ссылаться на левых ему придется лишь для того, чтобы как-то обосновать ответ нам. Пускай поломает голову. А сейчас давайте посмотрим фильм.

«Наконец-то принялись за дело, — подумал я. — Эта история с парнем, отказавшимся от присяги, очень интересна, но сюда-то я пришел посмотреть фильм, не больше».

* * *

Было о чем поразмышлять. Я ушел не попрощавшись. И фильм до конца не досмотрел. Кое-кто мог подумать, что мне стало скучно, но я просто-напросто не выдержал. Поначалу еще можно было смотреть, но к концу фильма перед глазами все чаще возникал Винтерфельд. Его образ вырисовывался все лучше и яснее. И самого себя я увидел в фильме. В черной эсэсовской форме. И хаупт-штурмфюрера Дорфа, отдававшего приказы. Это было невыносимо!..

Я сидел в пристанционном буфете, вспоминал кадры фильма. Затащил меня Вилли на эту картину, а поговорить не с кем. Наверное, придется к нему же и обратиться с моими вопросами. Но поймет ли он меня? Черт бы побрал всю эту политику!

Злость душила меня. Я вытащил из кармана листовку ОДС, порвал ее на мелкие кусочки, рассыпал по полу как конфетти. И тут же подбежал официант:

— Молодой человек, у нас так не полагается. Вот вам щетка, совок, извольте собрать все, что насорили, и отправляйтесь-ка к мамочке домой!

Утром, раздавая почту, дежурный выкрикнул мою фамилию. Письмо от Анны! Я сразу узнал его по почерку. Письмо было маленькое.

Она писала по-английски, но перевести не составило для меня труда.