Фальшивый Фауст

— Альберихом из Нибелунгов.

— Альберихом!

— Господь Вотан выслушал тебя, Зиглинде подтвердила, клятва принята! Теперь быстренько давай сюда рецепт Т-1… Уриан-Аурехан приказывает.

— Господин доктор, это труд всей моей жизни, моя тайна.

— Вы уже забыли, в чем поклялись? У товарища по борьбе нет и не должно быть тайн…

— Господин доктор, это главный источник моих доходов.

— Уриан-Аурехан вознаградит вас.

— Когда?

— Ну, не сегодня. Деньги нужны для пушек и танков. Но придет время, и мы вам заплатим чистым «Рейнским золотом», мое слово мейстерзингера. Клянусь великим Ауреханом, вы будете самым богатым человеком на Востоке.

Трампедах дрожащими перстами пишет на листке блокнота формулы и секвенции, доктор заставляет их скрепить подписью. Безумие! Уже второй раз сегодня старому человеку приходится ставить свою подпись. Все теперь поставлено на карту: душа, имущество, честь…

— Боже, мой боже, почему ты покинул меня? — бормочет Трампедах, но Розенберг услышал и говорит:

— Бог палестинцев не есть бог немцев! Христос был еврей, апостол Павел тоже… Хорошо, что они вас покинули. Теперь вас, как истинного германца, в свое лоно принимают Нибелунги. Да преисполнится святости сия минута! Sieg! Что нужно ответить?

— Fried!

— Неправильно! Еще раз — Sieg!

— Fried!

— Фу! Вы слишком стары, дабы понять мифы. Склероз. Но мы это предусмотрели (сунем его в какой-нибудь приют для инвалидов и…). Если вам когда-либо и в чем-либо понадобится наша помощь — зовите, пишите Уриану-Аурехану! С этого момента вы наш. Sieg!

— Фрид!

Розенберг махнул рукой. Старый хрыч ни бельмеса не понимал в культе. Одно слово — Meerkatze, мартышка!

Оба направили стопы в «Эйфонию», где в вестибюле их нетерпеливо дожидались истинные мейстерзингеры. Господин доктор должен был поторапливаться. Витрам приказал шоферу подать сверкающий «Форд-Вайрогс» к входной двери. Все попрощались по древнеримской моде, лихо вскинув вперед десницы. Sieg!

— Уриан-Аурехан!

— Sieg!

— Уриан-Аурехан!

— Sieg!

Трампедах снова сбивался и путал: кричал не к месту и выбрасывал длань, когда не надо.

Ух ты, старый Meerkatze.

«Форд-Вайрогс» покатил по неровному булыжнику Сенной площади, обдал всех вонью «Дегвиела» — смеси бензина и картофельного спирта, а господа, раскланявшись, не спеша разбрелись по домам.

Развевая фалдами серого сюртука, чувствуя себя ограбленным и высмеянным, магистр потащился по улицам Базницас и Пиле домой. Отныне он перешел в германскую веру.

VI. ДЕНЬ ВЕЛИКИХ ПРЕВРАЩЕНИЙ

Всю неделю стояла дождливая и прохладная погода, рис, слава богу, успел дать всходы, был высушен и растерт в иготе, вчера вечером в толчу влили вароток и подсыпали «Рагги». Кристофер заперся в лаборатории, хотя магистр не выказывал ни малейшего поползновения вломиться туда. Старик стал апатичен и чудаковат. Это повелось с того самого вечера, когда он вернулся из «Эйфонии». Может быть, Трампедах страдал оттого, что вынужден был соблюдать диету и есть на кухне из немытой посуды. Три раза в день он пил снадобье, приумножающее мужскую силу. Терпеливо проглатывал обязательную утреннюю муху, но проделывал все это без всякого энтузиазма и радости.

Из лососенка в тот вечер они сварили суп на сибирский пошиб, щедро приправив его луком и оливками. Но незадолго до ужина повздорили, понеже Кристофер уверял, что полученное брашно представляет собой типичную уху, а старец упирался и твердил, что столь густое варево следует относить к разряду солянок, каковые яства готовятся из рыб, томленных в собственном соку. Ни один не хотел уступить, так что вечером каждый ел свое кушанье.

Трампедах спал плохо. Его изводили накладки и перевязки, которыми был обложен нос: огуречный сок щекотал кожу, а млеко пчелиной матки чинило несносный зуд и досаду — он еле дышал. Но Кристофер велел терпеть. Говорил, чего только не терпят госпожи в салонах красоты, и в утешение рассказал магистру о русской царице, которая повелела снять с кожи лица эпителий и заменить его мякотью персиков, а как скоро те стали портиться — розовой фарфоровой маской. Что значат страдания Трампедаха против мук царицы? Чтобы приободрить старца, Кристофер садился за тафельклавир и играл увертюру из «Прекрасной Елены», то была тафельмузыка души. Однако магистр не реагировал на нее: зырился пустыми глазами в угол, и все.