Фальшивый принц

— Я могу стать левшой, — предложил Джерон. — У меня всегда лучше получалось все делать левой.

— И забудь то, чему ты учился в замке. Знания, умения, культура. В Карчаре есть приют, недалеко отсюда. Его содержит женщина с хорошей репутацией, миссис Табелди. Ты должен понять, я не могу заплатить ей за заботу о тебе. Ты придешь туда как сирота, без всяких преимуществ перед другими детьми. Первые несколько лет будет трудно, но потом ты повзрослеешь и сможешь жить сам по себе.

Из глаз Джерона хлынули слезы, но он быстро смахнул их. Он не позволит отцу видеть свою боль.

Если Экберт и заметил горе сына, он не подал виду. Он протянул Джерону пригоршню серебряных монет.

— Подумай об истории, которую расскажешь о себе в приюте. Скажи, что украл эти деньги, или придумай что хочешь, но тебе придется заплатить, чтобы поселиться там.

— Я могу притвориться, что заболел, когда деньги кончатся, — сказал Джерон. — Могу сделать так, чтобы она мне поверила.

Экберт улыбнулся.

— Ты часто проделывал этот фокус со своими учителями. По иронии судьбы теперь этот фокус может спасти тебе жизнь. Есть вероятность, что миссис Табелди захочет продать тебя кому-нибудь в услужение, но едва ли у нее найдутся на тебя покупатели.

— Да, — согласился Джерон. — Со мной слишком трудно, чтобы я мог кому-нибудь понадобиться.

— Точно, — сказал отец. Вероятно, он не понял до конца того смысла, что вложил в эти слова Джерон, и от этого было еще больнее.

Экберт отвязал от пояса небольшую сумку и отдал Джерону.

— Это подарок, лучшее из того, что я могу тебе предложить. Там же письмо с инструкцией, как это использовать.

Джерон заглянул в сумку и снова закрыл ее. Для него это ничего не значило.

Когда Экберт собрался уходить, Джерон положил свою руку на руку отца и прошептал:

— Останься еще ненадолго.

— Если останусь, у священника возникнут подозрения, — сказал Экберт.

— Значит, все это правда? — У Джерона упало сердце, хотя он не мог сказать, отчего — от печали или из страха за свое будущее. — Когда ты уйдешь, я больше не буду принцем Джероном. И стану обычным человеком. Сиротой.

— В своем сердце ты всегда будешь принцем, — мягко сказал Экберт. — Может прийти время, когда тебе снова надо будет стать Джероном — ради своей страны. Ты сам поймешь, когда это случится.

— Я теперь совсем один?

Экберт покачал головой.

— Я буду приходить в последний день каждого месяца в церковь возле приюта миссис Табелди. Если ты захочешь меня видеть, я буду там.

И он ушел.

С этой минуты я стал Сейджем из Авении. Нищим сыном музыканта и судомойки, который мало что знал о короле и королеве Картии, а хотел знать еще меньше.

Один в целом мире.

44

Карета подскочила, наехав на камень, и я ударился головой о стенку. Коннер, сидевший напротив, смотрел на меня с неприязнью. Я знал, что он ненавидит себя за то, что выбрал меня принцем. Но Тобиас, спавший справа от меня, оказался провальной кандидатурой, а Роден, сидевший слева, не смог бы убедить регентов.

Имоджен сидела рядом с Коннером. Она смотрела прямо перед собой, делая вид, что вообще ничего не видит вокруг. Мотт сидел справа от Коннера и слегка кивал мне, когда я смотрел на него.

Не было смысла дальше лгать Мотту Тогда, у реки, он не спросил, принц ли я. Он знал это. И по моей реакции понял, что прав. Несомненно, у него было ко мне множество вопросов, и я сам хотел бы многое ему рассказать, просто для того, чтобы хоть с кем-то поговорить открыто. Но Коннер спешил с отправлением, и времени не было. Я лишь попросил Мотта сохранить мою тайну. Судя по выражению лица Коннера, он ее сохранил.

Я откинулся назад и снова закрыл глаза, не для того, чтобы спать, а чтобы побыть одному со своими мыслями. После четырех лет притворства, после полного перевоплощения в Сейджа, мог ли я убедительно изобразить Джерона?

Уроки Коннера на самом деле оказались полезны. Я забыл имена нескольких высокопоставленных придворных и даже кое-кого из своих предков, которых принц обязан знать. Мальчиком я обучался и фехтованию, и верховой езде, все это было для меня так же естественно, как дышать. И хотя в приюте я при каждом удобном случае тренировался, за четыре года я утратил многие из своих умений, и хорошо было теперь восстановить их.

Хоть я и притворялся спящим, я не мог не улыбнуться, вспоминая гнев Крегана, когда я спровоцировал его дать мне необъезженную лошадь. Кобыла, которую он привел мне с конюшни, и в самом деле была для меня сложновата, и я едва смог удержать ее, чтобы украсть меч, пока остальные отвлеклись на погоню.

Все остальное было пустой тратой времени. Естественно, я читал намного лучше, чем хотел показать, но не собирался в этом признаваться, чтобы себя не выдать. Надо бы когда-нибудь извиниться перед Тобиасом за эту ложь. Он прятал бы свои бумаги получше, если бы знал, что я прочел их все до единого слова, по ночам, пока он спал. Конечно, у меня спина все еще болела от его пореза, и его проступок был куда серьезнее. Но я простил бы его в обмен на его прощение.

Мне было за что просить прощения. И я боялся не получить и половины из того, о чем собирался попросить.