Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

Фальсификация исторических источников — явление на порядок иное, нежели явление фальсификации документа. В последнем случае имеет место попытка, часто весьма успешная, оказать воздействие таким документом на реальные жизненные процессы, внести в эти процессы определённую упорядоченность, продиктованную прагматическими интересами. В организованном обществе такие попытки в случае их разоблачения неизбежно имеют юридические последствия, если не для самого фальсификатора, то для его изделия. Фальсификация исторического источника отличается и от явления недостоверности источника, могущего быть как бессознательным, так и сознательным искажением действительности. В этом своеобразии мы легко можем заметить ту грань, которая отделяет документ от исторического источника. Они существуют как бы в разных системах координат. Первый — прежде всего как регулятор современности, отражающий её, второй — только как её отражение.

В исследовании фальсификаций исторических источников источниковедение и архивоведение имеют зону совпадения и пересечения. Если для источниковедения установление подлога является одним из способов предохранения от некорректности исторических выводов и одним из способов познания новых явлений, которые отразили сами факты фальсификаций, то для архивоведения подлог — один из феноменов человеческого духа, интеллектуальных, политических и иных его проявлений в столь своеобразной форме. В этом разница подходов, но в этом — и точки соприкосновения и пересечения, поскольку ни одну из таких задач решить невозможно без общих операций, связанных с разоблачением подлогов и их идентификацией.

Л. А. Беляев Заметки о фальсификатах в археологии

Высший предел утончённого блаженства есть

состояние человека ловко околпаченного

благостно-спокойное состояние

дурака среди плутов.

Джонатан Свифт. Сказка бочки. 1704 г.

Археологию принято считать одним из наиболее надёжных, менее иных подверженных искажениям инструментов источниковедения. В общем, это так и есть. Но не всегда осознается, что, перерабатывая древние объекты, археолог вынужден создавать новый источник — а это при любом, как угодно строгом подходе род конструкта, да ещё и конструкта мало верифицируемого в силу уничтожения значительной части объекта. Поэтому археология (причём не только и не столько доставляемые ею артефакты, но прежде всего её полевая часть, отчётная документация и интерпретации источника) — особенно опасная сфера с точки зрения возникновения фальсификатов. В этом отношении археолога можно сравнить только с реставратором музейных ценностей: оба часто подвергаются искушению (не всегда, но часто вполне осознанному) расширить долю своего участия в работе с памятником, а то и, полностью уступив этому искушению, ввести в оборот своё собственное творение как объект, издревле и независимо от них существовавший.

Пути фальсификации чрезвычайно многообразны. Их история очень увлекательна, ей посвящают специальные исследования и энциклопедии. Как выясняется, в области материальных носителей смысла подделывать можно всё — от текстов до зданий; фальсифицируют и объекты биологии (останки человека и животных), иногда — геологические и палеонтологические. В области построения ангажированных версий истории археологические фальсификаты стали играть особенно важную роль в XX столетии, когда археология окончательно обрела статус академической науки и одновременно привлекла к себе интерес и симпатии общества.

Материальные объекты подделывают из корыстолюбия, стремления к известности, а нередко и из каких-либо добрых побуждений (религиозных, культурно-патриотических и других). Работают на этом поприще чаще индивидуально, но иногда и коллективно, причём в последнем случае некоторые из участников могут оказаться инструментами поддельщиков или ситуации в целом, не представляя, как именно используются их знания и экспертизы. Комбинации тут бесконечны. Но и подделки сами по себе — лишь один из инструментов в политике конструирования образа прошлого. Значение имеет не только сам фальсификат (его техника, образцы для него и т. п.), и даже не только стоящий за ним конкретный (часто тоже коллективный) заказчик, но готовность общества принять такой фальсификат на веру и/или взять на вооружение даже при полном или частичном сознании его «неподлинности». В том, что сознание предпочитает «низким истинам» «возвышающий обман», нет злокозненности. Такая потребность сродни религиозной, сродни «народной религии» и «мифу». Можно сколько угодно писать, что Казанский собор на Красной площади не строился князем Пожарским (это доказали ещё в XIX в.). Москвич будет верить в их историческую связанность и по-своему, «по ведомству» народно-мифологического сознания, окажется прав[53].