Фалунские рудники

— Ах, хозяин, — шепнул старик на ушко Перссону Дальшё, — ах, хозяин, это козни злого Торбьерна — он заморочил парнишку!

— Не верьте, — сказал Перссон Дальшё, — не верьте, старина, в горняцкие сказки! — Парень-то родом из Нерки, там все любят мудрить, вот у него и вышло, что от любви ум за разум зашел, только и всего. Помяните мое слово — как свадьбу сыграем, ему сразу полегчает и он забудет про богатые жилы и сокровища и перестанет бредить райскими кущами под землей!

Наконец настал день, назначенный Перссоном Дальшё для свадьбы. С его приближением Элис Фрёбом сделался, как никогда, тих и печален, совсем погрузившись в отрешенную задумчивость, но никогда прежде он еще не выказывал столь беззаветной любви к своей невесте, как в эти дни. Он ни на миг не хотел с ней расстаться и не отлучался даже в шахту: казалось, он забыл думать о своем беспокойном поприще и горняцких заботах, за все время он ни единым словом не помянул о подземном царстве. Улла упивалась счастьем, грозные силы подземных пещер, о которых она столько наслушалась от старых рудокопов, перестали ее страшить своими гибельными соблазнами, за Элиса она была спокойна. А Перссон Дальшё говорил старому штейгеру:

— Вот видите, так и есть! Просто любовь к Улле немного вскружила Элису голову.

В день свадьбы — она пришлась на праздник Ивана Купалы — Элис на рассвете постучался к невесте. Она отворила дверь и в испуге отпрянула при виде Элиса, он уже оделся к свадьбе, но лицо его было мертвенно-бледным, взор полыхал пламенем.

— Я хотел, — молвил он тихим, прерывистым голосом, — я хотел только сказать тебе, милая моя, ненаглядная Улла, что мы с тобой находимся на пороге величайшего счастья, которое возможно на земле для человека. Внизу, в глубине шахты, лежит погребенный в хлориты и слюду сверкающий вишневый альмандин; на нем начертаны наши судьбы; эту скрижаль я должен вручить тебе как свадебный дар. Он прекраснее роскошнейшего алого яхонта, и когда мы с тобою сочетаемся узами любви и заглянем в его сердцевину, то увидим в лучистом сиянии, как наши души сплетены с гирляндами дивных ветвей, которые растут в самом центре земли из царицына сердца. Мне нужно только добыть этот камень, и это я сейчас исполню. А покамест прощай, милая моя, ненаглядная Улла! До скорой встречи!

Улла, обливаясь горючими слезами, заклинала своего возлюбленного отказаться от фантастической затеи, ибо предчувствие подсказывало ей, что ему не миновать беды; но Элис в ответ упрямо твердил, что без этого камня он ни одного часу не сможет прожить спокойно и что никакой опасности даже в помине нет. На прощание он горячо обнял невесту и был таков.

Уже и гости собрались, чтобы проводить жениха и невесту в Коппарбергскую церковь, где после окончания службы должно было совершиться венчание. Целая стайка нарядных девушек, приглашенных в подружки, чтобы по местному обычаю идти в свадебном шествии впереди невесты, вертелась и щебетала вокруг Уллы. Музыканты настроили инструменты и для пробы сыграли начало веселого свадебного марша. Вот уже близился полдень, а Элис Фрёбом все еще не показывался. И вдруг вбежали рудокопы, страх и ужас написаны были на их бледных лицах, они принесли известие, что сейчас только что в шахте произошел ужасный обвал, который засыпал место, где велись разработки Перссона Дальшё.

— Элис! — Мой Элис! — Все кончено, ты пропал! — вскрикнула Улла и упала замертво.

Только тут Перссон Дальшё узнал от штейгера, что Элис спозаранку отправился на рудник и спустился в шахту; кроме него внизу никого не было, так как все рудокопы во главе со штейгером были приглашены на свадьбу. И Перссон Дальшё, и все рудокопы бегом бросились на рудник, однако поиски, которые они вели с опасностью для жизни, остались тщетны. Без сомнения, несчастный был погребен под рухнувшим каменным сводом. Так горе и скорбь поселились в доме честного Перссона Дальшё в тот миг, который, он мнил, должен был стать для него залогом спокойной и мирной жизни до конца его дней.

Давным-давно умер добрый масмейстер, олдерман Перссон Дальшё, давно исчезла и дочь его Улла, не оставив по себе в Фалуне никакой памяти, — прошло уж лет пятьдесят со дня злополучной свадьбы. И вот однажды, проводя сбойку двух соседних шахт, на глубине трехсот локтей рудокопы наткнулись на погруженное в купоросной воде тело молодого рудокопа; когда его подняли на дневную поверхность, он имел вид окаменелости.

Казалось, что юноша спит глубоким сном — так свежи, так живы были черты его лица; тление не тронуло его праздничного горняцкого платья, не завял даже букетик цветов на его груди.

Со всей окрестности сбежался народ поглазеть на юношу, которого подняли из пропасти и положили на краю котловины, но никто не признал его в лицо, и ни один из рудокопов не мог припомнить, чтобы кого-то из их товарищей засыпало в шахте.

Они уж было собрались отнести покойника в Фалун, как вдруг издалека приковыляла ветхая старушка.

— Вон идет Бабуся — Иванов день! — крикнули из толпы рудокопов.