Фамильная честь Вустеров. Держим удар, Дживс! Тысяча благодарностей, Дживс!

— Все напрасно, Берти. Конечно, я знаю, почему вы пытаетесь меня разубедить. Это все ваша прекрасная, благородная натура. Ради того, чтобы помочь другу, вы готовы на все, даже пожертвуете своим собственным счастьем. Но что бы вы ни сказали, я не изменю своего решения. У меня все кончено с Огастусом. С нынешнего вечера он для меня лишь воспоминание, и с каждым годом это воспоминание будет бледнеть и бледнеть, а мы с вами будем становиться все ближе и дороже друг другу. Вы поможете мне забыть. С вами я смогу со временем развеять чары, которыми околдовал меня Огастус… А сейчас, я думаю, следует все сказать папе.

Я отпрянул. Перед глазами до сих пор маячила искаженная ужасом физиономия хрыча Бассета, как же он испугался, что я вдруг стану его племянником. Его душа все еще содрогается при мысли, что он был на волосок от катастрофы, а теперь дочь собирается представить меня как будущего зятя, — нет, это слишком жестоко. Я терпеть не могу папашу Бассета, но нельзя же поступать так бесчеловечно.

— О Господи! — вырвалось у меня. — Прошу вас, не надо!

— Но как же, я должна. Он должен знать, что я выхожу за вас замуж. Он ведь думает, что через три недели я стану женой Огастуса.

Н-да, положеньице. Конечно, я ее понимаю. Родителя надлежит извещать о том, что происходит. Если не держать его в курсе, старикан заявится в церковь в цилиндре и с цветком в петлице, а никакого венчания нет, только никто не подумал, что ему надо сообщить.

— Не говорите ему хотя бы сегодня, — умолял я. — Пусть он немного остынет. Он только что пережил мучительное потрясение.

— Потрясение?

— Да. И сейчас еще не в себе.

В ее глазах появилось встревоженное выражение, отчего они слегка выпучились.

— Значит, я не ошиблась. Когда он сейчас выходил из библиотеки и я его встретила, мне именно показалось, что он не в себе. Он вытирал лоб и словно бы задыхался. А когда я спросила, что случилось, он ответил, что все мы в этом мире должны нести свой крест и что он не имеет права жаловаться, все могло обернуться гораздо хуже. Я не поняла, о чем он. Потом папа сказал, что примет сейчас теплую ванну, выпьет три таблетки аспирина и ляжет спать. Почему он так вел себя? Что произошло?

Не стоит посвящать ее во все подробности, решил я, это осложнит и без того запутанное положение. И потому лишь слегка приподнял перед ней занавес.

— Стиффи только что сказала ему, что хочет выйти замуж за священника.

— Стефани? Хочет выйти за священника? За мистера Линкера?

— Ну да, за моего старого друга Линкера. Он здорово расстроился. Видно, у него на священников аллергия.

Мадлен взволнованно дышала, прямо как пес Бартоломью после того, как слопал свечку.

— Но… но как же…

— Что — как же?

— Разве Стефани влюблена в мистера Линкера?

— По уши влюблена. Нет никаких сомнений.

— Но тогда…

Я понял, что у нее в мыслях, и тут же сформулировал:

— Между ней и Гасси ничего не может быть, хотели вы сказать? И вы совершенно правы. Вот вам и подтверждение. Именно это я с самого начала пытался вам втолковать.

— Но он…

— Да, я знаю, что он сделал. Однако мотивы его поступка были чисты, как горный снег. Даже чище. Сейчас я открою вам все, и когда вы выслушаете меня, клянусь, вы согласитесь, что он достоин сострадания, а не порицания.

Если надо рассказать интересную, увлекательную историю, поручите это Берти Вустеру, уж он не подкачает. Начав с того, какой цепенящий ужас охватывал Гасси при мысли, что он должен произнести спич за завтраком после венчания, я шаг за шагом описал ей во всей последовательности развернувшиеся события, и, должен признаться, я был чертовски красноречив. Когда я дошел до последней главы, глаза ее глядели в разные стороны, но она почти верила мне.

— И вы утверждаете, что Стефани спрятала блокнот в папину серебряную корову?

— Прямехонько в нее и засунула.

— В жизни не слышала ничего более удивительного.

— Согласен, очень странно, но правдоподобно, сами рассудите. Надо исходить из особенностей психологии индивидуума. Вы скажете, что ни за какие деньги не согласились бы поменяться характером со Стиффи, но такова уж ваша кузина.

— Берти, вы уверены, что не придумали эту историю?

— Да зачем бы?

— Я слишком хорошо знаю, как вы бескорыстны.

— А, вот вы о чем. Нет, я ничего не придумал. Все чистая правда. Вы мне верите?

— Поверю, если найду блокнот там, куда его положила Стиффи, как вы утверждаете. Надо пойти посмотреть.

— Я бы на вашем месте пошел.

— Иду.

— Великолепно.

Она побежала за блокнотом, а я сел за рояль и стал наигрывать одним пальцем «Вы вернулись, счастливые дни». В сложившихся обстоятельствах это был единственный доступный мне способ самовыражения. Я предпочел бы съесть пару яиц под соусом карри, потому что напряжение, в котором я прожил вечер, отняло у меня немало сил, но, как я уже заметил, яйца под соусом не наличествовали.