Фамильная честь Вустеров

Мой спокойный властный тон обескуражил ее. Она заморгала, вопросительно глядя на меня, а я, глубоко затянувшись, с беспечным видом медленно выпустил дым через ноздри.

– Угомонитесь, Стиффи, – посоветовал я. Повествуя ранее о событиях в Бринкли-Корте, в которых принимали участие мы с Огастусом Финк-Ноттлом, – не знаю, знакомы вы с ними или нет, – так вот, повествуя о них, я упомянул, что прочел как-то один исторический роман, так в нем некий светский лев, когда хотел поставить кого-то на место, презрительно смеялся, лениво полуприкрыв веками глаза, и стряхивал воображаемую пылинку с бесценных брабантских кружевных манжет. По-моему, я признавался, что, подражая этому законодателю мод, я добился блестящих результатов.

Именно так я поступил и сейчас.

– Стиффи, – сказал я, глядя на нее сверху вниз из-под лениво опущенных век и стряхивая пепел со своей безупречно накрахмаленной манжеты, – потрудитесь отдать мне блокнот.

Теперь после вопросительного знака в ее глазах следовало поставить восклицательный. Она пришла в замешательство, это несомненно. Вообразила себе, что Бертрам Вустер придавлен ее железной пятой, а он, оказывается, свободен как ветер и готов сражаться до последнего.

– Я вас не понимаю.

Я снова презрительно засмеялся.

– А мне казалось, – тут я снова стряхнул пепел с манжеты, – что вы прекрасно все понимаете. Мне нужен блокнот Гасси, нужен сию минуту, и никаких отговорок.

Она поджала губы.

– Вы получите его завтра – если Гарольд скажет, что все сошло удачно.

– Нет, я получу его сейчас.

– Черта с два!

– Это вы, шантажистка, черта с два получите корову, – парировал я спокойно и с достоинством. – Повторяю, мне нужен блокнот сейчас, иначе я иду к Гарольду и все ему рассказываю.

– О чем вы ему все рассказываете?

– Обо всем. Сейчас он по недоразумению думает, будто я согласился участвовать в ваших интригах по доброте душевной и из желания помочь старому другу. Вы ничего не сказали ему о блокноте, я уверен. Достаточно вспомнить, как вы себя вели. Когда я хотел заговорить о блокноте, вы смутились. Вы боялись, что Линкер начнет расспрашивать и, узнав правду, заставит вас вернуть блокнот законному владельцу.

Ее глаза забегали. Еще одно подтверждение тому, как прав оказался Дживс в своих выводах.

– Вы несете совершеннейшую чепуху, – сказала она дрогнувшим голосом.

– Чепуху? Ну что ж, позвольте откланяться. Пойду к Линкеру.

Я быстро шагнул в сторону двери, и, как я и ожидал, она взмолилась:

– Нет, нет, Берти, не ходите! Это невозможно!

Я повернулся к ней:

– Ну как, признаётесь, что Линкер ничего не знает о ваших… – мне вспомнилось яркое выражение, которое употребила тетя Далия, характеризуя поступки сэра Уоткина Бассета, – о ваших непристойных махинациях под покровом тайны?

– Не понимаю, почему вы называете мои поступки непристойными махинациями.

– Я называю их непристойными махинациями под покровом тайны, потому что таковыми их считаю. И точно так же назовет их Линкер, когда я все ему выложу, ведь он напичкан высокими принципами. – И я снова устремился к двери. – Прощайте, я откланиваюсь.

– Берти, подождите!

– В чем дело?

– Берти, дорогой…

Я остановил ее, строго взмахнув мундштуком.

– Это еще что за «Берти, дорогой»? Надо же до такого дойти! Ко мне вы с вашим «Берти, дорогой» не подкатитесь.

– Но, Берти, дорогой, позвольте объяснить. Конечно, я не посмела рассказать Гарольду о блокноте. С ним бы родимчик приключился. Он бы сказал, что это гнусное интриганство, неужели я сама этого не понимаю. Но у меня не было выхода. Как еще я могла заставить вас помочь нам?

– Я и не собирался вам помогать.

– Но ведь теперь поможете, правда?

– Нет, не помогу.

– Я надеялась, вы не откажетесь.

– Можете надеяться сколько угодно, но я решительно отказываюсь.

Уже в начале нашего диалога я заметил, что глаза Стиффи наполняются слезами, а губы слегка вздрагивают, и вот по щеке поползла слеза. За ней хлынул поток, словно плотину прорвало. Выразив сожаление, что она не умерла, и уверенность, что у меня будет бледный вид, когда я буду стоять у ее гроба и упрекать себя за бесчеловечность, которая убила ее, она с разбегу плюхнулась на кровать и бурно зарыдала.

Это были те же самые неудержимые рыдания, которые она продемонстрировала нам в сцене, описанной выше, но я опять почувствовал, что мое мужество слегка поколебалось. Я стоял в нерешительности и нервно теребил галстук. Я уже рассказывал вам, как действует на Бустеров женское горе.

– А-а-а-а-а-а, – неслось с кровати.

– Послушайте, Стиффи… – сказал я.

– О-о-о-о-о-о-о…

– Стиффи, я взываю к вашему здравому смыслу. Подумайте головой. Неужели вы могли всерьез решить, что я стану красть эту корову?

– Для нас это вопрос жизни и смерти… О-о-о-о-о…