Фамильная реликвия

«Лета 1898, январь, в третий день, коллежский секретарь Алексей Аркадьев сын Васильев продал с. – петербургскому мещанину Петру Ферапонтову сыну Филиппову дом свой в Заозерске, в Песчаной слободе, близь ручья; каменный, одноэтажный с принадлежностями, как-то: кухнею, двумя кладовыми, двумя сараями и двумя летним и зимним погребами и двором; мерою под тем его двором земли длиннику двенадцать сажен, поперечнику шесть сажен; в межах оный двор, идучи во двор, на правую сторону двор штабс-капитана Ивана Петрова сына Пестрикова, а по левую руку двор седельного мастера Семена Голованова; и взял он, Алексей Васильев, у него, Петра Филиппова, за тот свой дом денег двести рублей. К той купчей, вместо его, продавца, по его прошению, губернский регистратор Данила Андреев сын Моисеев и свидетели: подканцеляристы Федор Григорьев сын Быков, Николай Семенов сын Смагин, копиист Михаила Абакумов сын Мефодьев, руку приложили».

Если же учесть, что следствие к этому времени уже располагало данными о том, что таинственный «А. В.» имел отношение к Песчаной улице (ведь не просто так, по наитию, я пошел в это самое бюро инвентаризации жилого фонда), если учесть, что мы уже знали, где искать его следы, то догадаться, что коллежский секретарь Алексей Аркадьевич Васильев был не кем иным, как тем самым загадочным «А. В.», не составляло труда. Конечно, им мог оказаться и его папа, потому что инициалы указывали как на того, так и на другого. Но, как бы там ни было, «А. В.» превращался из анонима в конкретное лицо. На эти инициалы, если вдуматься, намекал и дукинский овал с перечеркнутой восьмеркой. Рисунок Дукина напоминал попытку ребенка изобразить льва, которого он видел в зоопарке. Грива и хвост с кисточкой – вот что запомнилось ребенку. Эти детали он и выделил на своем рисунке. Лев не получился. Но признаки зверя угадывались. Нечто в этом роде представлял и рисунок Дукина. Буква В выглядела как восьмерка, а буква А превратилась в две вертикальные линии. На овальной жестянке буквы сплетались в вензель. Его и разглядывал Астахов. Разглядывал и словно в чем-то сомневался. Сомневался… И не потому ли позднее Астахов потерял интерес и к Дукину и к дому, в котором он жил. И к раме для картины. Рама эта была наскоро придуманным предлогом для знакомства. Не более. Три раза Астахов побывал у Дукина, а потом словно забыл и о нем и о раме.

– Так, – сказал Лаврухин, изучив купчую. – Так. А коллежский секретарь – это что? Должность или чин? Ты интересовался?

Я интересовался, поэтому вопрос не застал меня врасплох.

– Чин, – сказал я. – Десятый класс, на единицу ниже титулярного советника.

Лаврухин отложил купчую и пробормотал:

– Он был титулярный советник, она – генеральская дочь. Возможна такая ситуация?

– Описывалась классиками, – подтвердил я. – Только…

– Что только?

Я продолжил цитату, изложив существо дела своими словами.

– Ну а если не прогнала? – спросил Лаврухин. – Какие тут возникают варианты?

– Самые разные. От преступления и до… Медицина тогда, кажется, еще не все могла…

– В этом смысле да. Но ведь чушь все это, Зыкин, если подумать. Годы прошли, десятки лет. Если и было «ничье дитя», так и оно давно в могиле. Не та подоплека у дела, не та…

– У «ничейного дитяти» тоже дети могли быть, – сказал я.

– А где они? – хмыкнул Лаврухин. – Генеалогия всех фигурантов – вот она. – Он похлопал рукой по стопке папок. – До третьего колена.

– Живых, – сказал я.

– И мертвых тоже. Не всех, конечно. Но… А ты о ком думаешь?

– У Бакуева занятная биография, – сказал я. – И заварушка с коллекцией с него началась.

– Не было у Бакуева ни детей, ни чертей, – проворчал Лаврухин. – Скажи лучше, что с купчей будем делать? Может, Наумову покажем?

Он повертел в руках фото Лиры Федоровны, прислонил его к чернильнице, потом взялся за купчую. Свернул листок трубочкой, посмотрел сквозь нее на фотографию, затем разгладил ладонью бумагу и придавил к столешнице тяжелым мраморным пресс-папье. Я молча следил за его манипуляциями. Мне хотелось понять, что они означают, но понять было затруднительно, и я решил подождать объяснений. Наконец Лаврухин медленно произнес: