Фамильное серебро

Тревожась за отца, Владимир уехал в Москву с письмом профессора Бродского академику Баху. Был принят Бахом, был у Мавры Ефимовны. Мавра Ефимовна разволновалась, побежала к соседям, к Ворошиловым, с которыми Фрунзе и после смерти Михаила Васильевича были очень дружны. Был у Петра Ананьевича Красикова. Друг Воровского, большевик старой, ленинской закалки, этот седой, грузный человек с внимательным взглядом и немногословной речью сразу же располагал к себе, хотя принял очень по-деловому. Обещал разобраться. И, наверное, разобрался, ибо, выйдя из больницы и окрепнув, Эраст Федорович смог вернуться к своим лекциям на кафедры, к исследованиям в САНИИШ. Как прежде, он очень нужен, он — нарасхват, тут и поручение Главшелка составить капитальное руководство по анатомии и физиологии тутового шелкопряда. Большую работу по написанию вузовского учебника по шелководству предложил ему Сельхозгиз. Вновь и вновь ставится вопрос о переиздании «Бомбикс мори», а ученый совет биофака МГУ постановил присвоить ему без защиты диссертации степень доктора биологических наук. Однако для Пояркова главным в то время было другое. Профессор вплотную подошел к открытию, которое на равных встало с открытием Пастера. Он говорил иногда, что если его «биометод» будет признан — значит, он жил не напрасно, что-то сделал на своем веку. Пастер выявил пебрину. Поярков нашел способ борьбы с ней.

Пебрина — слово французское. Франция, чье шелковое производство было одним из главных источников национального дохода, особенно запомнила это слово, когда странная, загадочная болезнь шелковичного червя нанесла стране урон, сравнимый разве что с иным стихийным бедствием, или войной. Францию спас Пастер. Великий химик занялся шелкопрядом в 1865 году по просьбе своего друга и учителя Жана-Батиста Дюма, в самый разгар этой шелковичной «чумы». В своих «Энтомологических воспоминаниях» Фабр не без юмора вспоминает о визите к нему Пастера, пожелавшего увидеть шелковичный кокон.

— Я их никогда не видел, где бы их достать, — простодушно признался Пастер. Он с любопытством разглядывает принесенный Фабром кокон, трясет, прикладывает к уху.

— Это издает звук, — удивляется Пастер. — Там внутри есть что-нибудь?

— Да, конечно.

— Что же?

— Куколка.

— Как, куколка?

Фабр поражен комизмом и серьезностью положения, отвагой этого человека, вызвавшегося на поединок совершенно безоружным. «Не зная, что такое гусеница, кокон, куколка, метаморфоз, Пастер явился, чтобы возродить шелковичного червя». И возрождает его!

Через пять лет напряженной работы, серьезно подорвав здоровье, Пастер предложил свой «целлюлярный гренаж», которым шелководы пользуются и по сей день.

Пебрина страшна наследственным заражением. Ее возбудителем является одноклеточное животное из микроспоровиков, чьи споры — коземы — и образуют темные, в виде перечных пятен скопления в коже шелковичного червя. Заражение определялось простым микроскопнрованием, на этом и был основан метод Пастера. Метод был чрезвычайно прост. После спаривания самки рассаживались по одной в отдельные коробочки — целлюлы — для получения грены. После откладки яиц каждая бабочка подвергалась микроскопическому анализу, и если в ее крови обнаруживались овальные тельца спор паразита — грена уничтожалась. В лабораторных условиях эта операция не составляла особого труда. Но каково работникам гренажных заводов, которым приходится проверять ежедневно сотни, десятки сотен бабочек, а стоило в общей здоровой массе не заметить одну больную — и весь труд шел насмарку. Словом, целлюлярный гренаж Пастера не решал проблемы, он не давал и не мог дать полной гарантии искоренения пебрины, требовал чрезвычайно больших затрат времени и труда.