Но с той же долей вероятия они были и неправы. Когда такой «бреггер» или «лакруа» наблюдали факты, не увязывающиеся с их концепцией, то они их просто не замечали или истолковывали так, что, собственно, от них ничего не оставалось. Фактам рубили головы и ноги, их чистили и шлифовали, а в результате складывалась стройная, продуманная, оснащенная всяческими ссылками картина, которой, конечно, можно сразить не одного оппонента, но от которой руды, к сожалению, больше не станет. Конечно, каждый исследователь стремится выработать костяк схемы, который бы дал возможность справиться с «Гималаями» полевых наблюдений. Все дело в том, чем обернется эта схема в действительности: рабочим ли инструментом с прицелом на будущее или путами, ограничивающими поле деятельности рамками «от и до», а то и вовсе заводящими в тупик.
Представления о главенствующей роли интрузии в образовании рудных месторождений несомненно суживали «жизненное пространство» поисковиков. И цветметовцы отказались от них. Богатство, пестрота фактического материала — все это свидетельствовало о том, что в природе существует более универсальный, более мощный и долго действующий источник рудных растворов, нежели приповерхностные интрузии. Таким источником могло быть подкоровое вещество земного шара, то есть мантия[33]
. В связи с этим цветметовцы избрали основой своих поисков тектонический[34] контроль, поскольку подкоровые растворы могут проникать в приповерхностные слои только по глубинным разломам.Таких разломов, кстати сказать, Тянь-Шаню не занимать. На сотни километров тянется Таласско-Ферганский разлом; еще более крупным элементом в строении этого участка земной коры является так называемая «Важнейшая структурная линия», разделяющая Северный и Южный Тянь-Шань. Но эти сверхразломы почти пусты, в них ничего не задержалось, для рудообра-зования важней второстепенные, оперяющие разломы, а то и просто «просвечивающие», с их «незавершенной сквозностью» и наличием непроницаемых «экранов». А такие замаскированные структуры требуют и уменья их различать. Серьезно занялись структурным анализом, расшифровкой чешуйчатых надвигов, под которыми могли оказаться рудные тела. И результаты не замедлили сказаться. Промышленности была передана серия месторождений, буквально одно за другим, без них теперь не представить горнорудного потенциала Средней Азии. Алтын-Топкан, Алмалык и другие ныне широко известные месторождения оказались крупнейшими рудными полями, на которых выросли мощные современные предприятия по производству столь нужных стране цветных металлов.
Какой геолог хорошо ищет? Многоопытный и многознающий? Разбирающийся во всем и вся? Да нет же, каким бы крамольным подобное утверждение не показалось. Ибо как объяснить, почему Хайдаркан открыли два студента-практиканта, а, скажем, не Валериан Николаевич Вебер, один из наиболее видных и уважаемых геологов Туркестана, занимавшийся в 1909–1913 годах геологическими изысканиями в междуречье Соха и Шахимардана, то есть именно в районе Хайдаркана? В своей фундаментальной, но потерявшей ценности и по сей день книге «Лист Исфара», описывая Хайдарканскую котловину, Вебер говорит: «В 1 км западнее дома лесообъездчика пересечение палеозойской гряды, кроме известняков «аккульского типа», на южном склоне обнаружило и светло-серые известняки, по-видимому каменноугольные, а между ними сланцы с прослойками черных известняков; падают все эти отложения к северу. Эту гряду восточнее мы пересекали в нескольких местах».
«Пересекали в нескольких, местах!» И не увидели Хайдаркана! Почему? Этот вопрос подчас задавался и Веберу, доставляя старому геологу неимоверные страдания. «Прошляпил, прозевал», — огорченно разводил он руками. Но едва ли это было действительно так. Чуткий наблюдатель, прекрасный, опытнейший полевик Вебер не мог прозевать то, что для него, как для съемщика, могло представить мало-мальский интерес. Хайдаркан как геологическую структуру он увидел. Рудный Хайдаркан — не заметил, и прежде всего потому, что не искал его, не думал о нем!