Фамильные ценности

Люди капитана составили список. Учитывая важность и высокий риск работы, они включили в него всех, кто уже работал с Пудду прежде и кто имел опыт в делах с похищением. Потом список сократился, поскольку из него исключили тех, кто в настоящее время отбывал срок, а также получивших досрочное освобождение и регулярно отмечавшихся в участке. Исключили и тех, про кого было точно известно, что они находятся где-то в другом месте. За остальными велось тайное наблюдение, следили и за всеми подходами к лесу, где Пудду мог прятать свою жертву. Последнее было особенно трудно, поскольку никто точно не знал, кого и где искать. Должна, конечно, существовать какая-то связь между укрытием и внешним миром. Кто-то должен доставлять провизию и воду, передавать информацию. Однако если бы карабинеры даже и заметили посыльного, любые их действия могли бы поставить жертву под удар, увеличивая риск для ее жизни.

Зато без всяких опасений можно было арестовать наводчика, того, кто являлся связующим звеном между Пудду и его жертвой, потому что через посредника он уже наверняка договорился о своей доле. Наводчик, правда, может и не знать имени исполнителя. Тем не менее он станет ценным свидетелем для следствия, ведь этот человек, имеющий доступ к Брунамонти, мог контактировать с Пудду только во время тюремного заключения. Вот этот неизвестный человек и находился в центре паутины, которая тянулась к некоторым именам из списка.

До последнего момента ни следователи через своих информаторов, ни инспектор в результате бесед с семьей не смогли выявить даже ниточки, ведущей к этому человеку.

— Откровенно говоря, Гварначча, — признался капитан, — я больше надеюсь на вас, чем на них. Как насчет графини Элеттры Кавиккьоли Джелли? Я так полагаю, она близкая подруга похищенной, и, если она была там, как вы говорите, значит, она собирается обеспечить добрую часть выкупа. Лондонский детектив… как же его зовут? Бентли… заставит ее держаться настороже, поэтому я предпочел бы не начинать с ней никаких официальных переговоров. Возможно, она упомянет последнего приятеля дочери или обиженного сотрудника синьоры Брунамонти, быть может, работника мастерской. Как вы думаете?

— Если дадите мне ее адрес, я с ней встречусь. Сотрудники…

— Да?

— Ваши люди их опросили?

— Конечно. За исключением молодого дизайнера из Америки, только что закончившего Школу искусств, все они работают там годами и ни в чем подозрительном не замешаны. Результатов — ноль. Почему вы так настойчиво возвращаетесь к сотрудникам графини? Вы что-то обнаружили?

— Нет-нет… Я и заходил-то туда один раз, спросить, как пройти…

— Если вы думаете, что мы что-то пропустили, Гварначча, скажите. Пойдите и опросите их еще раз.

— Нет-нет. Я… нет. Я не следователь… Ходить, беспокоить людей — нет… Просто там что-то было не так.

— Это вы и раньше говорили. Вы кого-то подозреваете?

— Нет. — Инспектор рассматривал фуражку, лежащую на колене, левый ботинок, окно. — У меня возникло такое чувство, что они все объединены, общая преданность — просто мимолетное впечатление, конечно.

— И у меня точно такое же впечатление. Ну, что же не так?

— Не знаю… пока. И сейчас я потерял контакт с сыном.

— Вы совершенно уверены в этом, Гварначча?

— Он попытается заплатить без нас.

— Постарайтесь убедить его в том, что необходимо пометить банкноты, тогда мы не станем вмешиваться в момент передачи.

— Этот Хайнс…

— Что такое?

— Он слишком немногословен.

— Такое с людьми случается. Гварначча не уловил иронии.

Это был момент, когда полковник мог отстранить его как лишнего, и это был переломный момент всего расследования, самый напряженный. Когда всякий день у дверей толпятся журналисты, а раздражение полковника растет с каждым утренним совещанием, Гварначча обычно замыкается в себе. Пробормочет, что привык заниматься украденными сумками и расстроенными пожилыми дамами, и заявит, что он едва ли компетентен (Маэстренжело мог бы это оспорить). Любые попытки приблизиться к нему или разговорить обречены на неудачу. Он усядется, словно бульдог с костью между лап, молчаливый и спокойный. Но если кто-то попробует приблизиться, он зарычит — негромко, зато явственно.

Капитан все это знал, он понимал, что должен сдерживать эмоции и попытаться помочь инспектору. Только вот как? Чем? Если бы он только попросил… Или он попросил?

— Думаете, мне следует снова поговорить с Хайнсом? — после продолжительного молчания спросил капитан.

— Много он не скажет. Я полагал, что он богат. Ну, по сравнению со мной… А графиня Кавиккьоли Джелли сказала, что у него ни гроша за душой.

— А я сказал, что она богатая женщина.

— Да. Как я говорил вам, они больше не хотят, чтобы я крутился там, и я не могу их заставить… Мне надо побеседовать с дочерью графини наедине, — задумчиво сказал Гварначча.

— Она как-то приходила к вам в офис. Может, она…

— Нет. В доме. Я хочу поговорить с ней в доме. Я потерял с ними связь… Мне кажется, наводчик… Я должен поговорить с ней в доме…