Фамильные ценности

Кроме этих обязательных мероприятий маячили на заднем плане несколько дополнительных забот вроде: не пора ли чистить ковёр подаренной Ирусей чудо-пеной? заклеивать окна на зиму? наводить порядок в книжном шкафу?

Но все эти вопросы в пятницу имели приятный оттенок необязательности, поскольку часть упомянутых занятий можно было со спокойной совестью перенести на воскресенье, а часть – на следующую неделю или даже в область неопределённого будущего.

А помимо всего прочего разве не полагалось именно накануне субботы вспомнить о том, что существуют в мире также и развлечения – встречи с подругами, театры, книги, журналы по вязанию, парикмахерские, в конце концов?! Уже сама мысль о них бросала радужный отблеск на унылое рабочее утро пятницы.

Надо было отдать должное и ученикам: никто сегодня не пытался испортить Зое особое пятничное настроение. Близнецы Маришка и Иришка, пяти лет от роду, осваивали только самое начало репертуара пианиста и пока что с первозданным удовольствием исполняли «На зелёном лугу, их-вох» и «На горе-то калина». Глаза их сияли, каштановые локоны одинаково подпрыгивали на плечах, коротенькие пальчики то и дело попадали мимо, но дух соревнования не позволял остановиться, не доиграв пьеску до конца.

– Одна перед одной! А как гости придут – так весь вечер у нас концерт! – докладывала мама, красавица с такими же роскошными локонами до пояса.

И Зоино сердце согревалось робкой надеждой: кто знает, быть может, хоть в одной из девчонок ЭТО не угаснет?

Толстенький третьеклассник Илья играл сосредоточенно и серьёзно, но, как всегда, спотыкался на стаккато. Казалось, он цепляется за каждую клавишу, и резко отпустить её ему страшновато. Делать замечания этому ребёнку было бесполезно: все преграды в виде стаккато, трудных пассажей и быстрых темпов он в конце концов преодолевал самостоятельно, хотя медленно и порой мучительно. Он жил и познавал окружающий мир в своём собственном ритме, и всё, что могли сделать для него взрослые – это не мешать ему идти собственным путём, не отвлекаясь на чужой опыт.

– Но всё-таки попробуй с оттенками, хорошо, Илья? – попросила Зоя.

Он посмотрел на неё, взвешивая целесообразность предложения, и величаво кивнул.

«И как ему такому жить, бедняге? – сочувственно подумала Зоя, провожая глазами к двери плотную фигурку в синей курточке, с аккуратной нотной папкой. – А может, как раз наоборот: будут уважать! Солидный, слов на ветер не бросает…»

За Ильёй, будто для контраста, в классе возникла Анечка Жукова, эльф из эльфов. Чуть слышно поздоровавшись и грациозно освободившись от невесомого пальтишка, она подсела к пианино и прошелестела, не поднимая глаз:

– Гаммы и этюды?

– Как обычно, – подтвердила Зоя, чувствуя смутные признаки просыпающегося-таки раздражения.

Особенность Анечкиной манеры игры состояла в том, что в её исполнении любая вещь на любом инструменте, будь то старинное пианино или новенький концертный рояль, звучала не просто тихо, а едва уловимо. По неведомой причине эта вежливая девочка не выносила громких звуков. Если же Зоя, выйдя из себя, сердито приказывала ей встать и сама подсаживалась к клавиатуре, дабы показать, как веско и тяжело идёт тема фуги в басах или как звонко поют трели в сонате, Анечка цепенела и не дыша ждала окончания пытки. В нотах она демонстративно игнорировала пометки «форте», не говоря уже о «фортиссимо». Её трели не звенели, а шелестели, её темы в басах, крадучись, словно шпионы, на цыпочках пробирались от одной ноты к другой. За все четыре года обучения Зое с десяток раз удалось добиться от неё неуверенного «меццо-форте», и при этом у неё каждый раз складывалось впечатление, что ребёнок близок к обмороку.

«Нервная система! – безнадёжно думала Зоя, разглядывая идеально прямой пробор между двух белесых косичек. – И как только Марина с нами управлялась – и за психолога, и за сказочника, и за гипнотизёра?»

Уроки с Анечкой утомляли её больше других. И как удачно, что на этот раз не явилась следующая по расписанию новенькая Света. Зоя успела спокойно выпить кофе (чашка и кипятильник были припрятаны на такой случай на верхней полочке шкафа), и никто не помешал ей, и мысли её вновь пришли в равновесие и плавно устремились по субботне-воскресному руслу…

Давыдов явился, как всегда, неожиданно.

– Костик, ты сегодня раньше или опоздал? – рассеянно уточнила она.

– Я?! – как обычно артистически изумился тот. – Да практически вовремя, Зой-Никитишна!

Зоя посмотрела на часы, потом на расписание.

– До конца ТВОЕГО урока осталось практически пятнадцать минут.

Безжалостная истина повергла Давыдова в печаль. Вздохнув из глубины души, он опустил светлые вихры.

– Честное слово, в послед…

– Ладно уж, садись. Надо же тебя как-то выпускать!

Это было сказано в минуту слабости. Хитрый Давыдов тут же оценил всё значение и выгоду опрометчивого словечка «как-то». С показной поспешностью он уселся за пианино. Он готов был хоть сейчас «как-то» выпуститься! Кое-как сыграть кое-что. Пятнадцать минут позора – и долгожданная свобода!