Фанатка

– Еще насмотришься, Танечка! – понимая состояние девушки, улыбнулась Натина тетя. – Тут у нас такого понастроили, я сама еще не все видела. Еще нагуляешься, а сейчас тебе надо отдохнуть с дороги.

Анна Васильевна жила в одном из арбатских переулков, туда она и повела едва успевшую перевести дух девушку.

И странное дело, оказавшись в полутемной сумрачной прихожей старой московской квартиры, Татьяна вдруг почувствовала себя как дома. Характер ли хозяйки был тому причиной или же девушка начинала любить этот город, но только здесь ей было уютно и спокойно.

Да, она скучала по близким, она начала страстно скучать по ним с той самой минуты, как стоящие на перроне мама и Женька скрылись из глаз.

Да, она проплакала по ним полдороги, но, может быть, именно тогда она «выплакала» прежнюю себя и стала другой?

Во всяком случае сейчас боль от разлуки утихала. Татьяна почувствовала, что перед ней открывается совершенно новая жизнь.

Глава 7

Новая жизнь началась на следующее же утро.

С Анной Васильевной они проговорили всю ночь. Вернее, говорила Татьяна, а старушка внимательно слушала, сочувственно охая и вздыхая. По ее реакции Таня поняла, что ее новая знакомая воспринимает все, как надо – без осуждения и без приторного сочувствия.

Девушка оказалась права. Едва лишь она закончила свой рассказ, ее слушательница, одетая в Татьянин подарок – мягкую ангорскую кофту, проговорила:

– Ну что же. Мне кажется, я действительно могу тебе помочь. Завтра отправимся в наше РЭУ, я попробую тебя пристроить. Ну, что ты на меня так смотришь? Разве Натка моя не сказала, что твой-то в соседнем доме живет? Я же по ее просьбе самолично у него автограф брала и фотографии выпрашивала! Вот смеху-то было! На весь двор… Он же меня за поклонницу свою, за фанатку, принял.

Татьяна сидела, как пораженная громом. Сердце ее забилось, как пойманный мотылек.

Жека тут, совсем недалеко! Она может выглянуть в окно и увидеть его дом! Или даже его окна! А может быть… может быть, и его самого! Неужели это правда?

– Нет, отсюда его окон не видно, даже днем, – словно читая ее мысли, с улыбкой покачала головой Анна Васильевна. – Но, может быть, завтра я тебя пристрою их подъезд убирать…

– Завтра? А почему завтра? А сейчас можно? – словно в бреду, сжимая и разжимая руки, пробормотала Татьяна. Она как будто бы забыла, что за окном ночь и город давно спит.

– Хм… нет уж, давай лучше подождем до завтра. Только учти – это все не игрушки! Работать надо хорошо, по-настоящему. Я же тебе рекомендацию давать буду! Ты уж меня не подведи… Полы-то надо мыть во всем подъезде, а не только у его квартиры. Так что ты уж там его не карауль. Да его и не будет еще неделю – он сейчас за городом, гостит у друзей. Откуда я знаю? Соседка его, которой он ключи оставляет, моя давняя приятельница. Она мне все про него и рассказывает. Так что иди-ка ты поспи, да и мне пора, поздно уже. Ох, ну и кофту же ты мне подарила! Просто королевскую. Неужели сама вязала? И узор сама придумала? Да ты просто талант… Ты мне вот что, этот узорчик нарисуй потом, ладно?

Это было вчера, а сейчас Татьяна, еще не привыкшая к рабочему халату и косынке, растерянно стояла, переминаясь с ноги на ногу, перед дверью Жекиной квартиры. Конечно же, это место было первым, куда прибежала новенькая уборщица. И конечно же, эту лестничную клетку она собиралась мыть особенно долго и тщательно – ведь здесь же ходит он!

Протянув руку, девушка слегка потрогала гладкий дерматин, а оптом принялась за уборку, чувствуя превосходство перед стайкой девчонок-фанаток, топчущихся у двери подъезда. Домофон, стальные двери на каждом этаже и бдительная консьержка надежно охраняли Жеку от назойливых поклонниц.

Работы было много. Тане предстояло помыть двенадцать этажей.

* * *

Певец Евгений Малышев пребывал в очередном творческом кризисе. Творческий кризис означал для него застой, отсутствие новых идей и новых песен, недовольство собой и, как результат, безудержные пьянки.

Да, год назад она начал пить. Не то чтобы до этого он не пил – как и все нормальные здоровые парни, он мог глотать пиво, не считая банок, но это только бодрило и освежало его. Теперь же он перешел на крепкие напитки, которые тоже глотал, не замечая количества. Однако это не приносило ни радости, ни покоя, ни вдохновения. Наоборот – лишь усиливало депрессию и скуку.

Ему было безнадежно скучно. Скучно на сцене, среди все тех же стонущих, вопящих, визжащих малолетних поклонниц – Жека становился старше, а возраст его фанаток не менялся. Ему было скучно с друзьями – он не ощущал в них поддержки, ему казалось, что, наоборот, все они чего-то хотят от него, что они неискренни в своей дружбе. Ему было скучно с Викой – она была все та же капризная красавица с идиотскими выходками, которые раньше веселили Жеку, а теперь лишь наводили на него зевоту.

Но больше всего ему было скучно от самого себя – от своих старых, сотни раз перепетых песен, от собственной бездарности и творческого бесплодия.