Планки сорвало тут же, то ли от ее действий, то ли от этого слабого стона. Ноги ее раздвинул, одним движением юбку на бедра натянул и, сдвинув тонкие трусики в сторону, наконец сделал то, о чем мечтал все это время на гастролях. Без подготовки, без поцелуев — не до них сейчас. Лене было необходимо показать, чья именно Надя, дать понять, что никаких старост рядом с ней не потерпит. Девушка уже была влажной и готовой, и приняла его с оглушающим стоном, на этот раз громче, звонче, и скрестила ножки за его спиной, удерживая, не отпуская.
Леня сжал руками край подоконника, так, что костяшки на пальцах побелели, и начал двигаться — быстро, сильно, будто никак не мог насытиться. Надя, откинувшись спиной на пластиковое стекло и ударяясь затылком в такт движениям, и кричала, надрывно, страстно, сладко, что уши закладывало от этого мелодичного восторга.
А потом взглядом уткнулся на освещаемую фонарями подъездную дорожку, где недавно стояла та легковушка с водилой-студентом, и едва сам не закричал — от съедаемой ревности, от страха, что изменит… и начисто сотрет в нем веру в людей, любовь и черт знает, во что еще.
— Я люблю тебя, — шептала Надя, потом кричала, прижимаясь спиной к холодному стеклу, пока, наконец, не задрожала и не выгнулась дугой. Любит… и Лене до ошизения хотелось в это верить.
А на репетитора он ее все-таки уговорил. Валерка сказал, что Надя — довольно посредственная студентка без особой одаренности. Она и в КВН-то этот гребанный записалась не потому, что очень уж хотела в студенческой самодеятельности участвовать, а чтобы хоть на троечку вытянуть сессию со всеми зачетами и экзаменами. Такой расклад Леню вкорне не устроил. Он пообещал Надиному отцу, что его дочь получит образование. В тот день, когда он Надю со всеми вещами к себе забирал, получил отцовское указание, которое не мог не выполнить: