Фанатка

Не ответив, Сочок снова с жадностью приложилась к бутылке.

— Ты знаешь Питера Робертсона?

Молчание.

— Сочок, а Сочок?

На сей раз она ответила, негромко:

— Да, я его видела раз.

— Откуда Рауль его знал?

Снова молчание. Сочок глубоко затянулась и не спешила выдыхать дым.

— Ну, Сочок?

— С какой стати мне молоть языком?

— Чтобы я могла арестовать человека, который убил.

— А то вам не все равно. — У Сочка вдруг потекли слезы.

— Так что ты скажешь про Питера Робертсона? — вернулась к своему вопросу Росси.

— Рауль ему рассказывал всякую хренотень для этой его книги.

— «Анжелы по прозвищу Ангел»?

Сочок кивнула, шмыгнула носом, затем встала. Прошла по коридору в гостиную и потянулась к верхней полке книжного шкафа:

— Он ее подписал: Раулю и все такое… — Сочок запнулась. — Э?

— Что там у тебя?

— Пропала, — озадаченно сказала девушка.

— Книга?

— Она тут еще недавно была. Я ее смотрела, когда он ушел.

— Питер Робертсон недавно сюда приходил?

— Ага. По делу.

— По какому?

— Он к Раулю приходил, не ко мне.

— Есть какая-то разница?

— А то! Я в Раулевы дела не лезу.

— Но ты знаешь, что было нужно Питеру?

— Я не глухая. Он хотел купить пистолет, — ответила Сочок, посчитав, что ее признание Раулю уже не навредит.

— И купил?

Сочок коротко, невесело засмеялась: совсем юные девушки так не смеются.

— Если работаешь на Рауля, усвоишь одно.

— Что же?

— Клиента всегда надо ублажить.

Человек слов

Он так и не понял, куда они все подевались. И куда делась Дина. Казалось, его собственная жизнь разваливается и исчезает прямо у него на глазах.

Роман исчез, Дина пропала. Что это — наказание за его проступок? Она затеяла уничтожить то, о чем он мечтал, что столь долго творил? Или просто желает завладеть его творением, забрать с собой на ту сторону?

Руки тряслись, когда Питер запер замок на входной двери. Проверил, хорошо ли запер, подумал, что надо бы его заменить. Да установить еще несколько новых. И решетки на окнах.

— Джулианна, ты уже пришла?

В квартире все было тихо и неподвижно. Лишь записка на дверце холодильника, как Питер ее оставил.

— Хорошо, — проговорил он, не получив ответа. — Раз так, я пока могу заняться делом.

* * *

Устроившись перед компьютером, Питер глубоко вздохнул: руки задрожали еще больше. Очень медленно и осторожно Питер напечатал букву А, затем Н, потом Ж, за ней Е и Л.

Средний палец правой руки завис над клавишей А, словно это была тревожная кнопка для вызова полиции. Или красная кнопка, нажав на которую, начинают ядерную войну. Затем Питер решительно надавил. Но ожидаемая буква не появилась — вместо этого неоконченное слово АНЖЕЛ исчезло с экрана.

Питер непонимающе уставился в пустой экран. Глаза подводят — или что? Он снова напечатал имя, на этот раз побыстрее, целеустремленно стуча по клавишам.

Получилось то же самое.

Тогда он попробовал набрать слово ДИНА. ДИН удалось, но стоило нажать А, как три набранные буквы оказались удалены.

Он попытал счастья с фамилией БЕЙЛИ, бегая пальцами по клавиатуре так быстро, как только мог. Получилось лишь БЕЙЛ, а конечное И опять уничтожило слово.

Питер откинулся на спинку кресла. Стены кабинета вдруг начали сдвигаться, рабочий стол стремительно уменьшался, усыхал. Витраж с изображением Девы Марии скатывался вниз, утончаясь в линию.

Все предметы становились меньше, кроме компьютера. Монитор распух, занял комнату от пола до потолка, как будто он — единственное, на что Питеру надо смотреть всю оставшуюся жизнь.

— Что ты вытворяешь? — спросил он.

Ответ явился ему на экране, слова сами собой набирались там, где Питер только что пытался набрать ее имя:

«Я не существую. Меня вообще никогда не было».

Сказанное им к нему вернулось. Те самые слова, которыми он стращал Дину, когда швырнул ее о стену и затем до боли сжал лицо рукой. Он тогда чуть не задушил ее насмерть.

«Насколько меня это касается, — сказал он ей, — ты не существуешь. Тебя вообще никогда не было. Прикончить тебя мне легче легкого».

Если бы он был человеком дела!

А не писателем — человеком слов.

Ни единой слезинки

Льюис-стрит. Всего несколько кварталов, что остались нетронутыми на этом облагороженном острове.

Росси нашла некоторое утешение в том, что на Манхэттене еще есть трущобы. Что молодые, ретивые, богатые яппи не захватили остров целиком. Во всяком случае, пока.

Она вошла в парадную — такую, куда в жизни не рискнула бы сунуться без оружия, — и, лавируя между вонючих луж и мусора, под звуки рэпа и вопли детей, поднялась на второй этаж, где постучала в квартиру 2А.

— Иду! — раздался из-за двери женский голос.

Ожидая, пока ей откроют, Росси задумалась, отчего люди скатываются в пропасть грехов и злодеяний. Быть может, все они — жертвы тех или иных обстоятельств? Или просто-напросто неудачники?

Дверь открыла молодая женщина в вышедшей из моды джинсовой юбке и выцветшей футболке, которая была ей на несколько размеров мала и туго обтягивала грудь. Из-за мешков под глазами и сероватой нездоровой кожи хозяйка квартиры выглядела лет на тридцать, а не на свои без малого двадцать. Даже завитые мелким бесом волосы не могли ее омолодить.