Она спустилась в гостиную, убирая за уши непослушные волосы, которые давно стоило постричь. Без лекарств просыпалась паника: словно она отодвигала боль как могла, а теперь она вся огромной волной подступала, лизала пятки, обещая холодное и глубокое погружение. Будто во сне Эмс дошла до кухни – в желудке защекотало. Последние пару недель она питалась как попало, если вообще питалась. А тут мама наготовила столько еды – ведь ей прописали хорошее питание, – что можно было полбольницы накормить. Эмма включила телевизор на музыкальный канал, чтобы хоть немного разбавить тишину и унять панику, и отрезала себе кусок пирога с рыбой и сыром. Как давно она не ела маминой еды! Это ведь особый вид заботы – вкусности, которыми их с Джо всегда баловала мама. Даже когда они были наказаны, еда всегда оставалась отдушиной. Не зря же говорят, что еда мамы или бабушки (кому-то, может, и с папой-кулинаром повезло) приготовлена с любовью. Эмма буквально ощущала, как наполняется маминой любовью. Все хорошо, ей не страшно, ей почти не больно…
Вот только лента «инстаграма» твердила обратное. Вот фото «LADEes» – так стали себя называть фанатки группы – на новогоднем выступлении, вот очередное загадочное фото Лео с не менее загадочной подписью «lost in illusions, burned in hate[4]», в которой так легко узнавалась отсылка к Джо, если знаешь, к кому отсылать. Эмма открыла их переписку и скривилась: он так часто называл ее другом, был так мил и заботлив, что стоило сразу догадаться о тотальной фальшивости в каждом слове. Намазывая арахисовое масло на тост, Эмс быстро набрала сообщение:
Ее ломало, мысли метались, превращались в кашу из обиды, жалости и злости, и Эмма плакала, продолжая есть – мгновенная радость от вкуса притупляла чувства, дарила наслаждение и ощущение защищенности. Проекцию любви.
Телефон обжигал руки – было противно читать такое, но отступить – еще хуже.
Эмма уже рыдала – так больно ей было. Лео успел стать для нее старшим другом, почти старшим братом, а теперь… Кто она? Кто они?
Правда Лео выглядела отвратительно. Она отдавала дешевыми фанфиками о фанатках и кумирах, скрипела на зубах песком, который занесло в их чудесную розовую сладкую вату ветром притворства. Разве действительно все было так? Разве они навязывались? Игрались в чувства?
Эмма знала, что в верхнем ящике морозильника всегда найдет пару видов мороженого. Прямо как в мелодрамах: рыдать и есть холодное лакомство большой ложкой прямиком из коробки. Классика жанра, как говорится. Банальная отвратительная классика.
Сказал бы ей кто полгода назад, что она пошлет солиста «LADE», Эмма в ужасе впала бы в истерику. А сейчас… Сейчас истерика поглощала ее, вот только ужас здесь был ни при чем. Это была боль. Глухая, стонущая внутри – она поднялась от пяток и затопила Эмму целиком, заполняя рот горькой водой разочарования. Эмма осела на пол и зарыдала в голос, как рыдают по кому-то – ведь в ней сейчас тоже умирала восторженная и милая девочка, сломанная реальным миром выгоды и иллюзорных отношений.
– Доброе утро, – Бренда осторожно постучала в дверь, заглядывая внутрь совсем чуть-чуть, словно это Мейси была хозяйкой дома, а не загулявшей гостьей. – Завтрак уже на столе, так что спускайся, как будешь готова.
– Спасибо, – пискнула Мейс, накрываясь одеялом чуть ли не с головой.