Фанатки #2

Джордан снова рассмеялась, зажмуриваясь от усиливающейся головной боли. Лео все рассказал этим курицам. Даже это чертово прозвище! Он был настолько гнилым, что плевать хотел на людей и мораль. Выгода – вот что его заботило. Вырваться, выгрызть себе путь, любыми способами найти самый сочный вариант, даже если это значило предать человека, которого он… Хотя о чем это она? Не любил он ее. Так, развлекался. Держал подле себя как последнюю тупую группиз. Видимо, это было то, что она заслужила. Чтобы такие, как он, как эти мерзкие дамочки, вытирали о нее ноги с упоением торжества и превосходства. Хотелось плакать, смеяться, кричать и забиться в угол одновременно. Джо посмотрела на теплое свечение окон дома и поняла, что ей действительно не осталось места. В этом городе, в жизнях людей, которых она любила, в своих собственных мечтах: вот какая-то другая девушка вместо нее идет по карьерной лестнице, живет в том самом домике в западном Голливуде, пишет хорошие книги и качественные очерки, занимается благотворительностью и оставляет после себя что-то стоящее. Кто-то другой живет яркой и насыщенной жизнью вырвавшегося из вечной кабалы человека.

Уже не боль или злость, в этот раз ее охватила тоска – темная, непроглядная и такая горькая, что Джордан рывком открыла дверь и буквально выкатилась из машины, чтобы не запачкать Крошку Би – ее выворачивало этой горечью, трясло, а голова раскалывалась так, что она едва могла смотреть перед собой. Джо нашарила рукой салфетки в машине, вытерла рот и постояла немного, закрыв глаза и уперевшись лбом в сложенные на машину руки. Легче не становилось: казалось, ее идеальная броня только что спала, и теперь она – как улитка без раковины – вся напоказ со своей болью, разочарованием и отвращением к себе.

Джо вытянула сумку из машины, слишком резко хлопнула дверцей и поплелась к дому. Она просила сейчас только об одном – спокойно добраться до своей комнаты, принять душ и упасть в кровать. В гостиной было тихо и темно – видимо, родители смотрели какое-нибудь шоу у себя в спальне. Джо выдохнула и быстро-быстро пошла на второй этаж. Но едва она открыла дверь собственной комнаты, как все ее надежды обратились в прах. На кровати сидела Эмма – бледная, с кругами под глазами и небрежным хвостом на макушке. Она улыбнулась при виде сестры и показала рукой на коробку:

– Я подумала, мы могли бы съесть пиццу и поболтать… Столько всего произошло.

Только сейчас Джордан уловила аромат теста, соуса и сыра, которые витали в воздухе. Она почувствовала, как желудок сжимается в новом спазме. А от мыслей о разговорах, о том, что придется рассказать сестре, как отвратительно она поступила со Скай и вообще, признавать то, какая она ничтожная, голова едва не взорвалась.

– Я не хочу, Эмс…

– Но, – с надеждой возразила сестра, и Джо едва не расплакалась от того, насколько виновата была перед малышкой, – мы можем просто посмотреть что-нибудь…

– Эмс, пожалуйста. Сегодня был не самый хороший день, я хочу спать.

– У тебя что-то произошло?

Хотелось то ли накричать на нее за этот глупый вопрос, то ли встряхнуть, мол, мир рухнул, ты что, не видишь? Но Джо не могла снова причинить Эмме боль, поэтому она просто тихо попросила:

– Оставь меня одну. Прошу…

Опасаясь нового приступа рвоты, Джордан скрылась в ванной, даже не взглянув лишний раз на сестру. Она слышала, как скрипнула кровать, как медленные осторожные шаги становились тише, пока дверь не закрылась за Эммой. Так нельзя было поступать. Но у Джо не было сил даже на себя, не то что на кого-то еще. Она опустилась на пол, свернулась клубочком на маленьком мягком коврике и закрыла глаза. Слезы сами текли по лицу, противно щекоча уши, – она не собиралась плакать, но все ее нутро словно сговорилось добить ее – болело, ломило и дрожало. Может быть, так умирают мечты? Или любовь? Или все сразу? Нельзя безболезненно отказаться от чего-то очень важного. Поэтому Джордан решила отпустить все и отдаться боли – она убивала сразу несколько важных составляющих себя, можно позволить себе тихонько умирать на коврике в ванной.

Эмма едва сдержала слезы, когда сестра сбежала от нее. Конечно, она не хочет обсуждать проблемы с их виновником. Почему Эмс думала, что сможет так просто загладить вину? Предложить пиццу и все – всем сразу не больно?

Эмма заперла дверь изнутри, хотя мама просила так не делать. Она, конечно, аргументировала это простым беспокойством – вдруг Эмме станет плохо, а никто не сможет войти. Но голос – слишком спокойный, на полтона выше обычного, – выдавал маму с головой – она боялась. Того, что Эмма что-нибудь сделает с собой. Или окончательно закроется в себе. Ей не хотелось волновать маму, но видеть ее сейчас хотелось куда меньше. Эмма села за стол, глядя на свое отражение в черном окне монитора. Ей хотелось кричать: «Это не я! Это не я!» Потому что на нее действительно глядел кто-то другой, не имеющий с Эммой Купер ничего общего. Она ведь умела смеяться, петь, кружить головы и быть частью чего-то огромного и хорошего…