Фанатки

Эмма не могла остановиться – тесно оказалось не только в доме, но и в городе в целом. Только когда дома сменились зелёными, слегка усталыми от солнца полями, она, наконец, вдохнула полной грудью. Бросив велосипед у обочины, Эмма побежала по траве, буквально выкрикивая слова песен. Она кружилась, пела, срывая голос до хрипоты, кричала, обхватив себя руками. Всего было слишком: любви, надежды, счастья и боли, окрылённости и бессилия. В какой-то момент она просто опустилась на землю, сняла очки и, прищурившись, попыталась увидеть небо, но солнце превращало всё в неясный поток света. Эмма раскинула руки, чувствуя, как трава щекочет кожу, и выдохнула. Именно этого ей и не хватало всё это время – возможности выпустить всю себя наружу. Мгновение умиротворения закончилось слишком быстро – в наушниках внезапно воцарилась тишина, зато телефон в руке завибрировал. Эмма боялась пошевелиться – вот и настало то самое мгновение. С экрана мобильного на неё смотрел Дом – и сердце Эмс упало, глухо отстукивая последние секунды неизвестности.

– Алло.

– Привет, Эмма. Как ты? – Мурашки от его голоса нельзя было сравнить ни с чем другим в этом мире.

– Я в порядке, – едва смогла выдавить Эмс и тут же закашлялась – голос-таки отомстил за крики и песни получасом ранее.

– Точно?

«Нет. Я не в порядке. Я хочу жизнь с тобой прожить, а ты отстранённо интересуешься, как я! Так что, Доминик Рокстер, я нисколько не в порядке».

– Конечно, – почти ровным голосом ответила Эмма, вместо того, что вертелось в её голове. Она уже знала, что он скажет. Так случается, когда чего-то ждёшь: ты живёшь надеждой, прокручиваешь разные варианты, но даже не позволяешь себе думать, что всё будет плохо. А потом за секунду до свершения отчётливо понимаешь, что всё пропало.

– Я хотел сказать спасибо за письмо, – начал Дом, и Эмма даже усмехнулась его неуверенности.

– Не за что, правда.

– Ты написала там столько хороших вещей. Откровенных. И я, наверное, должен быть счастлив, что такая девушка, как ты, влюблена в меня…

Эмма могла представить, как он нервно отбрасывает чёлку, как слегка хмурится, подкуривая сигарету, – щелчок зажигалки она расслышала мгновение назад. А ещё – как сложно даются ему эти слова, как непонятна для него её глупая безграничная любовь. Просто непонятна.

– Я… я не знаю, что сказать, Эмма. Я бы очень хотел хоть как-то отблагодарить тебя, сделать что-то равноценное. Но это невозможно. Я… я не могу сейчас дать тебе то, что ты хочешь. Прости, но это единственное, что я могу, – быть честным.

Эмма закрыла глаза – дрожащие веки едва сдерживали слёзы. Нужна ли ей его честность? Едва ли. Она была готова обманываться, если это означало быть рядом с ним. Если она хоть на день могла представить себя любимой – то он мог подавиться своей честностью прямо сейчас! Это было неправильно! Она ведь не просила чего-то особенного – просто немного любви. Просто стать счастливой. Разве это много? Видимо, да.

– Эмма? – вкрадчивый голос Дома раздражал и причинял боль. Слёзы катились по вискам и скулам, прячась в растрёпанных волосах.

– Я в порядке. Да… Буду в порядке. Спасибо за честность, Дом.

Слушать его сбивчивый ответ она не стала – просто нажала «отбой», сворачиваясь клубочком посреди огромного поля, которое из места свободы вдруг превратилось в её личное кладбище. Тут она будет хоронить свои надежды и мечты, свои чувства. Ей не хотелось, как это бывало обычно, рыдать в голос, крушить всё вокруг в неконтролируемой истерике. Эмма просто мечтала исчезнуть. Сжаться до размеров точки и раствориться. Она онемела от боли. Один телефонный звонок сделал весь мир вокруг безразличным и пустым. Эмма просто не представляла, как жить дальше. Она бы не отказалась от сценария, когда прямо под ней разверзается земля и она проваливается вниз, оставляя после себя дурацкое письмо и одинокий, брошенный у дороги велосипед.

* * *