Фанатки тоже пьют кофе на завтрак

Я честно старалась удалять их первое время, но не могла не читать. А потом стала даже ждать их, с какой-то мазохистской жадностью читала, отправляла на почту и стирала из чата. Он открывался, говорил о себе, о семье, о людях, которые его окружают, о проектах, о жизни. Я не знаю, почему он не переставал писать, выплескивая свои переживания в сообщениях в мессенджере. Они приходили с незнакомого номера, но неизменно были подписаны простым «not hanny», чем просто разбивали мою выдержку вдребезги.

Что нельзя было сказать о его выдержке, парень выглядел невозмутимо на первый взгляд. Он не реагировал на провокации Тома, хотя, кажется, мышцы на лице готовы были исказить красивое лицо. И все же, в ответ на это гадкое поведение моего парня, он всего лишь спокойно достал пачку сигарет из кармана, встал из-за стола и подошел к окну, приоткрыв его. Прикурил сигарету, развернулся к нам лицом и улыбнулся одной из своих обворожительных и натренированных ухмылок.

– Пригласишь прокатиться, когда решишь, что готова сесть за руль?

– Да, – только и ответила я, поражаясь его спокойствию, которого у меня не было.

Страуд поцеловал меня в щеку

– Я на секундочку, – он встал из-за стола и сжал мое плечо. – Мне нужно в ванную.

И вот тут я запаниковала, потому что понимала, что остаюсь с ним наедине, где ни укрыться, ни схватиться за удобного Тома, ни малодушно сбежать. Наверное, именно этого и хотел Страуд, хотел тоже проверить, развести, поиздеваться. Они оба вели эту игру, в которой я не хотела участвовать, но было поздно отступать. Тройничок никогда не привлекал меня своей экстравагантностью, потому что не только один из участников оставался несчастным, ими оставались все.

Не успел мой парень скрыться за стеклянной перегородкой кухни, как наши взгляды столкнулись, разрушая все на своем пути, и я подумала, что сейчас задохнусь, просто не смогу перенести тех чувств, которые полыхали в его взгляде.

– Почему ты молчала? – выдыхая плотной тягучей струей дым из легких и теряя мой взгляд в туманности этого облака, спросил он.

– Что? – не поняла я.

– Почему ты не отвечала на сообщения? Тебе нравится играть со мной? – он был серьезен, и он знал, что я их читала.

Его манера курить, втягивая в себя почти всю сигарету за раз, говорила о том, что не так уж он спокоен, как кажется. Хотя кто я такая, чтобы разбираться в тонкостях человеческих эмоций, чтобы делать такие выводы. Возможно, он просто был взбешен тем, что какая-то серая мышь просто его игнорировала вместо того, чтобы в очередной раз унизиться и пасть к ногам.

Мы смотрели друг на друга, разделенные кухонным столом, и пытались разговаривать глазами. Вы когда-нибудь пытались так? Это просто пытка. Невыносимая пытка, которая пронимает до глубин души, сердца, тела, мысли… Ощущение, что ты открытая, голая, такая, какой не хотела бы, чтобы тебя видели. Но в тоже время, он тоже открывался взамен, так же был гол передо мной. И даже больше после всех тех сообщений, поэтому я молчала, зная, что просто разревусь, если скажу хоть слово.

Затушив сигарету в пепельнице, Джонатан, медленно чеканя шаги, приближался ко мне. Я моргнула, и наш зримый контакт на секунду прервался. В ванной комнате зашумела вода, что-то звякнуло, а я вздрогнула, почувствовав руку Натана на своей ладони.

– Тебе хорошо с ним? – хрипло спросил он. По щеке покатилась слеза. Я осторожно высвободила свою ладонь из-под его тонких пальцев и смахнула ее.

Слова застряли в горле, да и слов, в сущности, не было. Я надеялась, что мой взгляд красноречивее всех слов, но не могла знать точно, поймет ли Джонатан его. И все же, что я должна была сказать? Что иногда перед сном представляла себе, как он пишет мне о том, что не знает, как выбрать между кассовой ролью и ролью в арт-хаусе. Как сложно ему выйти из дома, чтобы просто сходить в супермаркет и купить туалетную бумагу, как сложно быть тем, кем ты не являешься и бояться потерять себя того, кем ты когда-то был.

Может быть, мне и хотелось высказать все, что я думаю на этот счет, но меня останавливало одно. В этих письмах никогда ни слова не было про нас, только про него, про то, как это сложно быть тем, кого обожает весь мир. Как это сложно, мать его, принимать решения и жить.

– Надо сварить спагетти, – встав из-за стола и поворачиваясь к нему спиной, наконец, сказала я, пытаясь вздохнуть поглубже и прогнать ком в горле.

Мне во чтобы то ни стало хотелось доказать ему, что ничего они для меня не значили, что я забыла о нем, о его безумных глазах, улыбке и том сладком поцелуе, который он украл у меня пьяной ночью, о том, какую боль причинил своим признанием. И я улыбнулась ему, подмигивая, вопреки всему.

– Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через желудок…

Коул потер переносицу и выдал:

– Так значит, вот почему иногда бывает так дерьмово на сердце, – не то спросил, не то уточнил он, и улыбка искривила его губы.

С такими страшными, наигранными улыбками и застал нас Том на кухне, заходя расслабленной походкой хозяина положения. Видимо, он слышал все или хотя бы часть, чтобы сделать выводы насчет меня.