– Трудно выделить что-то одно, репертуар мне в целом показался довольно тонко подобранным, – ответил Берно, с трудом удерживая себя от осмотра незнакомки в коротком вечернем платье. Ее широкие светлые локоны, лежащие на плечах, большие внимательные глаза приковали внимание Берно.
– А я думаю, что мое сердце целиком и полностью принадлежит сонате Скарлатти до мажор. Он ее играл в самом начале.
– Признаюсь, не смогу идентифицировать их по тональности. А после такого феерического окончания концерта, признаюсь, я и вовсе не вспомню первое сочинение, – поправляя волосы, ответил Берно.
– Та тарарара трель, та тарарара трель,1
– внезапно и без стеснения напела девушка, вызвав у Берно умиление.– Да, конечно, теперь я вспомнил. Это было восхитительно!
– Махсом! – представилась девушка и протянула руку.
– Матиас Хель, – солгал Берно, не очень понимая, зачем. – Вы одна?
– Нет, со мной мой отец, его дурная жена и еще пара нудных господ! – улыбка исчезла с лица прелестной девушки.
– Вы не очень-то ее любите?
– Да! Она черствая и расчетливая. Целыми днями она лишь пьет и слушает Баха, – с грустью поделилась Махсом. – Моя настоящая мать, Николь, она француженка, живет далеко от нас. А я живу в огромных апартаментах с отцом и его женой. В них так пусто и одиноко.
Берно молча сделал глоток, полагая что невольное откровение перейдет в более формальное общение. Махсом молчала и глядела вдаль.
– Простите.
– Махсом, все в порядке. Плакать я вам не разрешу! – отшутился Берно, поймав себя на мысли, что более утонченного и прекрасного лица, чем-то, что было напротив, он в жизни не видел. Ему страстно захотелось обнять это создание и поцеловать ее алые губы.
– А вы?
– Что я?
– С кем вы?
– Я один.
– Я понимаю…Ммм…Что ж, надеюсь, нам удастся еще не раз послушать этого музыканта.
– Да, но думаю, скорее это будет где-то в Детройте или Лондоне.
– Почему вы так думаете?
– Он не скоро вернется в Вену – говорят, предстоит очень длинный тур.
– Вы играете?
– К сожалению, нет. Но готов научиться, если это доставит вам удовольствие.
– Вам однозначно придется долго учиться.
– Мне чужд талант или у вас слишком взыскательный вкус?
– Скорее второе, Матиас. Но для начала удовольствие может доставить легкая прогулка. Пройдемся?
– Отличное предложение, – откликнулся Берно на приглашение.
– Скажите, вы ощущаете этот мир как единую мировую душу?
– Ох, неожиданный философский поворот.
– Если вы желаете поговорить о чем-то другом…
– …Нет, нет, что вы, это чудесный вопрос. Я бы сказал, что мир я рассматриваю и как чистую материю, и как мировую душу, как ее составляющую. Я ощущаю, что мир обладает чувствами, неким подобием характера. Он вершит суд, карает, и, конечно, обладает своей логикой в том, как развивается и живет.
– Ваши взгляды близки к платоновским. И в чем заключается кара?
– В постоянном обновлении мира, которое невозможно без жертв и трагедий. Иногда это реакция мира на нас, на нашу алчность, – поделился Берно. – А как вы думаете?
– Мне рано делать какие-либо выводы или умозаключения. Я лишь знаю, что являюсь частью мировой души, и пока мы в диалоге с ней, значит, мы можем быть полезны друг другу.
– В диалоге?
– Да. Понимаете, когда моя душа скорбит, значит, моя скорбь передается и мировой душе, хоть и соразмерно той бесконечно малой части, какую моя душа занимает, – рассудила Махсом, вглядываясь в глаза собеседника. – И когда скорбит мировая душа, я ощущаю это и на себе.
– Лишь скорбь?
– Нет, что вы! То же самое я могу сказать и про радость, тревогу и сотню других состояний души. Мировая душа выступает как некая мембрана, зеркало, посредством которого у людей связаны души, и они могут чувствовать мысли и эмоции, передаваемые из любой точки мира.
– Впечатляюще! – сдержанно произнес Берно. – Ваши глаза, они настолько умны и настолько красивы!
– Спасибо.
– Где вы учитесь? – после некоторой паузы спросил Берно.
– В техническом университете. Факультет гражданского строительства.
– Значит, пока строительство в нашем городе будет в ваших руках, я могу быть спокоен за облик моего города.
Махсом засмеялась и робко поправила волосы. Остановив шаг, она повернулась лицом к Берно.
– Даже не знаю, я так смущена от ваших хвалебных слов или от нашего знакомства?..
– Как бы то ни было ваше смущение словно тюрьма, вино и полотно Рубенса.
– Почему? – удивилась Махсом, взмахнув ресницами.
– Пленительное, пьянящее, поразительное.
– Скорее постыдное, переоцененное и… и… Не могу ничего возразить против Рубенса! Да, поразительное! – рассмеялась Махсом, заразив смехом и Берно.
– Вы прелестны. Ваше смущение и смех – все прелестно!
– Прошу, не надо. Может, нам стоит вернуться?
Берно молча кивнул. Развернувшись, они продолжили свою неспешную прогулку, наступая на свои же, все еще свежие, следы.
– Скажите, что вы любите больше? Саму мысль или ее следствие? – после недолгой паузы продолжила Махсом.
– Если мысль возбуждает приятное желание, то я благодарен за мысль, а наслаждаюсь следствием.