А на следующее утро – от этих воспоминаний у меня саднит в горле – Уиллоу заботливо усадил меня рядом и сказал, что совсем не любит. Не может полюбить, потому что влюблён в другую. Я сразу поняла в кого. В Розу. То есть в Виолу. В мою лучшую подругу. Даже в этом другом мире, где меня приняли как свою, я осталась лишь восхитительной куклой, пустой оболочкой».
Входит заплаканная Джейн. Глаза у неё распухли, а на лице следы слёз.
– Приехали родители Кейти, – всхлипывает она. – Они, конечно, совсем расклеились. Я предложила им выпить чаю.
Я вытираю глаза.
– Я всё сделаю.
– Ты уже достаточно намучилась сегодня, – ласково отказывается она от помощи, похлопав меня по плечу. – Да и сейчас моя очередь исполнить роль мамы.
Джейн даже в голову не приходит, что она всегда прежде всего – мама: она не смогла бы перестать быть мамой ни на мгновение, даже если бы захотела – уж так она устроена. В отличие от моей мамы, которая иногда примеряет образ матери как очередное платье.
Джейн опускает в тостер два ломтика хлеба.
– Смотри-ка, в шкафчике и еда нашлась. Как будто специально для тебя.
Она знает, что я люблю поджаренный хлеб. Под тихий гул тостера, под звонкое тиканье часов я раздумываю, не рассказать ли Джейн правду о «Танце повешенных» и о Нейте, который в книге жив-здоров, только не может оттуда выбраться. Щёлкает тостер, поджаренные ломтики подпрыгивают, сбивая меня с мысли, и я опять ничего не говорю.
Положив хлеб на тарелку, Джейн принимается намазывать его маслом с таким усердием, как будто в неё вселились демоны. Останавливается она, только чтобы сказать:
– Поверить не могу, что всё повторяется. – Взгляд у неё растерянный. – Элис, это же просто безумие. Или и правда – проклятие?
Джейн протягивает мне тосты и вынимает из кармана листок бумаги. Это записка. Почерк Виолы. При виде знакомых закорючек я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься.
Джейн тоже садится за стол и, склонившись ко мне, почти шепчет:
– Она как будто знала, что впадёт в кому. – Выпрямившись, она с нервным смешком добавляет: – Но это же безумие, правда?
Помолчав, – а что тут ответишь? – я переспрашиваю:
– О каком обещании речь?
– Ох, Элис. Мне так тяжело признаться… Ты подумаешь, что я настоящее чудовище.
Я ласково пожимаю руку Джейн.
– Нейт? Мне недавно рассказали.
Она смотрит на меня, морщась от мучительного стыда.
– И ты не сердишься?
Я принимаюсь за тосты. Потому что, честно говоря, я зла. До жути. Сейчас взорвусь. Как им в головы стукнуло, что Нейта пора отключать от аппаратов? Однако Джейн смотрит на меня так печально, ей очень плохо, а лежачего не бьют.
– Почему сейчас? – коротко спрашиваю я.
– Мы его отпускаем.
Не представляю, что можно на такое ответить, и просто жую хлеб. Жаль, что нет ни джема, ни шоколадной пасты – хоть бы каплю сладости, чтобы прогнать горечь.
– Ты не сердишься?
Я качаю головой, и она вроде бы немного успокаивается.
– Виола так на нас разозлилась, – сообщает Джейн. – Даже раскричалась. Мне всё кажется, что она и в кому впала из-за этого шока. – Её голос прерывается. – Но тогда при чём здесь Кейти?
– А что вам сказала Виола?
– Всё повторяла, что может вернуть Нейта. Умоляла дать ей немного времени. Мы согласились отложить церемонию на несколько дней, потому что у Нейта скоро день рождения. Она собиралась испечь его любимый шоколадный торт. Вот об этом обещании она и просит нас не забывать.
– А разве нельзя всё отменить? Подождать, пока Виола выйдет из комы?
– Я не могу, – вздыхает она. – Я просто больше не могу. Ты вряд ли поймёшь, да это и не обязательно, но нам придётся это сделать. Я не могу видеть его… таким. Меня это убивает.
– Мне очень жаль, – машинально произношу я.
Джейн никак не реагирует на эти слова, возможно, потому что они звучат так безразлично. Она пересаживается ко мне поближе и спрашивает:
– Виола говорила, что может вернуть его, привести обратно. Что это значит?
– Не знаю, – отвечаю я.
Джейн вынимает из кармана телефон Виолы.
– Доктора вернули, – поясняет она. – Ты не знаешь пароль? Возможно, если прочесть её переписку…
– Не знаю, извините.
Джейн медленно выдыхает.
– Пойду скажу родителям Кейти, что мы нашли хлеб и заварили чай.
Она уходит. И, что гораздо важнее, оставляет телефон на столе.