Фанфики

Она, невидимая в темноте подземелья, молчит. Довольно долго молчит. Приходит в себя, переживает свои впечатления, успокаивается. Я уже начинаю нервничать, когда слышу её голосок:

– Ах! Боярич Иван! Я — тута. А чего тута было?! А чего свету нету?

Сначала она только изображает волнение. Но неясность ситуации пробивается сквозь её любопытство и ожидание продолжения. В голосе прорезаются тревожные нотки.

– Почему камни вокруг? Что-то случилось? Нас завалило?!

– Анна, давайте-ка выбираться отсюда. В темноте сидеть — без толку. Ползи на мой голос.

Она чем-то шуршит, ойкает, слышен треск рвущейся ткани.

– Иван, ты где?

– Да тут я, у стенки сижу.

Я протягиваю вперёд в темноту руку на её голос.

Да что ж это она со всех сторон голая?! Под моей ладонью обнаруживается её голое плечо.

– Ой! Это ты?

– Да, блин, это я. Кому ещё тут быть? А чего ты без платья?

– Вот ещё! Я — в платье. Только я на подол наступила, а оно и порвалось.

Ниже плеча обнаруживается её рука, которой она придерживает порвавшееся платье. Пока идёт обмен репликами, моя рука чуть сдвигается. Следуя границе ткани. Которая тоже начинает опускаться вслед за движением её ладони.

Ишь, забавница.

Любопытствует. Дразнится. Провоцирует.

Мы стоим на коленях в полной темноте. Меня здесь, вроде бы, и нет — не видно. И эта невидимость создаёт иллюзию…

Чего? Безопасности? Допустимости? Анонимности? «Я — не Федя, я — Вася»?

Моя ладонь сползла ей на грудь. Прикоснулась, накрыла, приподняла. И — сжала. Она, ахнув, отдёргивается. И — возвращается. Прямо мне в ладонь.

Ух какая… любопытная! Глажу ей свод, сосок, постепенно усиливая сжатие, меняя манеру хвата и направление.

Ванька! Стоять! Так я и так уже… стою. Назад! Сейчас у тебя крышу снесёт! Сейчас ты эту… бедную вдовицу прямо на полу разложишь и отымеешь. А потом будешь хлебать… социально-феодальные последствия безудержного бабского трёпа по теме: «неузаконенные половые контакты».

Нужно… от обратного? Играем сурового монаха-бесогона? И возбуждаем во вдовушке… да не то возбуждаем! Чувство вины нужно!

Чуть сдвигаю руку и ухватываю её нательный крестик. Сжимаю, затягиваю цепочку, встаю на ноги и поднимаю, тяну игрунью вверх, как за ошейник:

– Святый Боже, Святый крепкий, Святый безсмертный… Защити от лукавого, изгони бесов, сохрани и помилуй нас! Силён Сатана, телом твоим сладким прельщает, голосом твоим нежным вещает, душу твою невинную развращает. Не поддамся врагу рода человеческого! Изгоню нечистого! Геть, геть, геть, сила проклятая!

С каждой фразой я всё сильнее затягиваю цепочку креста на её шее. А потом начинаю давать ей пощёчины. Не слишком сильные, но чувствительные.

Анна ахает от неожиданности. Потом пытается закрыть лицо от моих ударов. Платье, естественно, сползает, и мои пощёчины переходят в по… как же это называется по-русски? Потельщины?

– Ой! Ай! Не надо! Ах! Не надо! Больно! Хватит!!!

Ну вот, и сам согрелся. Девчушка хнычет — можно переходить к следующему упражнению. Уже жёстко, по-хозяйски, по своему выбору, а не по подставляемому ею, хватаю её за грудь, за живот, за задницу. «Мясо на ощупь».

Лапаю, мну, кручу, одновременно опуская руку с зажатым крестиком, отчего ей приходиться согнуться. Так и по психологии полезно, и ухватить удобнее.

– То-то. А то вишь — надумала. Бесогона в работе совращать. Чертей видала? У святого причастия давно была? Смотри у меня: сила сатанинская во всякую щель пролезет! Коготок увяз — всей птичке пропасть! Ну, ничего — я из тебя бесовщину-то выведу. Калёным железом выжгу!

Аннушка ахает, ойкает, хныкает, натягивает сползшее платье до ушей. А я потихоньку, держа её за крестик в полусогнутом состоянии одной рукой, а другой — за стенку склепа, двигаюсь к выходу.

…

Наверху горела лампадка, и дрожали язычки свечей. Испуганную, плачущую, в порванном и осыпанном каменной крошкой платье «донну Анну» усадил под образами. А сам, прихватив горящую свечу, пошёл вниз.

Нужно же понять: что за хрень я использовал в качестве волана?

При освещении склеп являл собой зрелище полного разгрома. Всё, что могло упасть — упало, что могло разбиться — разбилось. Включая и собственно каменный гроб.

Из саркофага торчали чьи-то ноги. В хороших сапогах. А торчит это у нас… Стольник торчит. Мёртвый.

Так вот кто познакомился с моей техникой нижней подачи с помощью Псалтыря!

Что-то я всё больше в пророки выбиваюсь — обещал же ему короткое и яркое будущее. Сбылось.

Высокий воротник кафтана в полусогнутом состоянии давал горбатую тень, бородка — облик козла. А вот за каким… это козлобородие сюда полезло? Хотя понятно — подсматривать, шпионить.

От удара стольник сшиб лбом крышку с саркофага, та сдвинулась, поползла, упала и разбила боковину. Полный гроб строительного мусора. Под мусором и свеже-упокоенным стольником просматривается старо-упокоенный кречетник.

Усох. Черепушка чистая, без слизи. Запаха падали практически нет. Куски камня поломали ему кости. А это что поблёскивает? Кулончик-медальончик. Маленькая золочёная ладанка размером в жёлудь.

Что-то такое Ходыновна говорила. Типа: частица чего-то из «Святой Земли». Не бозон, но тоже интересное.