Фанфики

«Предупреждён — значит, вооружён»: я не заметил начала ритмического мерцания на краю своего зрительного поля. Но моя радостная улыбка в лицо игумену заставила его поморщиться и дёрнуться. А зеркальце шлифованной грани на камне в его перстне — ма-а-аленькое. Чуть сдвинулось… «Зайчик» в глазик не попадает. Был-был и перестал. Я это поймал и понял.

— Перстенёк покажи.

Видимо, у меня был очень боевитый вид. Игумен, насторожено глядя на меня, развернул перстень внутрь, к ладони, сжал в кулак.

— А чего его смотреть? Камень как камень.

А и правда: средний бриллиант. Чего на него пялиться? «Сало як сало. Чого его коштувати?».

— Вижу я, отроче, что душа твоя находиться в смущении. Встревожена она и испугана. Многими печалями томима, многими страстями искушаема. Тяжко тебе. Но спадёт бремя с души твоей, едва ты раскаешься. Едва разделишь печали свои с человеком сочувствующим. Сказал же Иисус: лучшее лекарство для человека — человек же. Вот, сядь удобнее. Ослабь муки тела — ослабеют и муки души.

Прелесть. Сочувствие и сострадание. Добрый, мягкий, глубокий голос. Косвенные внушения с использованием импликаций и банальностей. Кстати, прямое противоречие духу христианства — умерщвлению плоти для возвышения души. Профи во многих областях приходиться поступаться каноничностью ради эффективности. Потом их за это давит уже внутренняя «инквизиция».

«Бесогоны» предохраняют человечество от порождаемых им, во время, пока разум спит, собственных чудовищ. Средства предохранения придумали люди. Для людей и против людей. Вероятно, это необходимо. Только если человек работает, извиняюсь, презервативом, то и отношение к нему… натянутое.

— Есть ли ещё что-нибудь, господин игумен, что задерживает тебя на нашем подворье?

Физиогномическая реакция практически нулевая. Что само по себе — характеризует. Удержать лицо, когда тебе «указывают порог»… да ещё какой-то мальчишка-недоросль… Контролю мимики — обучен. Можно, конечно, проверить границы…

Аккуратнее, Ваня. Мне не нужен результат. Точнее, лучший результат — отсутствие результата. В форме высокопоставленных решений и последствий.

— А ты ведь меня боишься, боярич.

Ну, здрасте! Такой примитив, проверка на «слабо». Это на него моя подростковая внешность подействовала или «обще-святорусская» вятшесть и гонористость? Меня, дядя, твоё мнение о моей храбрости не интересует в принципе. Мы с тобой в разные игры играем.

«— Как ты не боишься прыгать с самолёта?!

— Так я ж парашютом!».

У меня «парашюта» нет, поэтому не надо «прыгать». Надо разойтись без… оргвыводов. Но… без «потери лица». Иначе он будет давить и копать дальше.

— Я всегда опасался дураков. Ты настолько глуп, игумен, что мне надо тебя бояться?

Оскорбление. Но с выходом. Возмутиться — принять «характеристику».

   «Приятней, если он, друзья,

   Завоет сдуру: это я!».

— Может, и надо. Я был нынче в часовенке, в склепе. Следов чертовщины там нет. Была злоба, страх, похоть… Сатанинским духом там и не пахло. Что ты там делал, боярич?

Чёрт, не ожидал, что он просто проигнорирует «дурака». Похоже, что и мои оценки его способностей ему… фиолетовы. А вот уровень эмпатии… Уловить следы эмоций спустя трое-четверо суток… Основные человеческие чувства почти всегда легко воспринимаются окружающими при прямом контакте. А вот их следы на неживой материи… Талант. Талант натасканный.

— Если в часовне и склепе чисто — похвали Никодима. Он проводил очистительную службу.

Морщится. Хорошо знает возможности племянника и понимает, что ничего серьёзного тот сделать не мог.

— Коли там ничего не было по твоей части, то почему ты задаёшь об этом вопросы? Тебе так нечем заняться, изгонятель бесов?

Опять хамлю. Но если он настолько умён, что готов принять «дурака» в свой адрес, то зачем задаёт дурацкие вопросы?

— Похоже, что есть чем. Тобой.

Глава 230

Итить меня ять! Инквизиции мне не надо. Во всех вариантах. Упёртые, хитроумные, отмороженные кретины.

Уровень! Какой стартовый уровень его подозрений? Что Никодимка дядюшке стукнул — да иначе и быть не могло! Но антураж, контекст? Я же никаких ритуалов кроме Псалтыря… Я же «затебее»!

— Ты, отроче, ни разу ни преклонил колени перед служителями церкви, не подходил под благословление, не прикладывался. Не прочёл в застолье ни одной молитвы. Даже не перекрестился. Даже на святые иконы. Говоря со мною, ты ни разу не назвал меня «отче», «батюшка». Только — «игумен».

Собратья-попаданцы, сколько раз за «пьянку с концертом, мордобоем и трахом», типа моего сегодняшнего банкета, вы кладёте земные поклоны, творите крёстные знамения, упоминаете имя божье? Хоть бы в среднем? Меньше десятка? — Тогда вы очевидный объект для… «серьёзной воспитательной работы».

Из потока претензий выбираем ту, на которую имеется заготовленный ответ:

— Разве ты не игумен? А батюшка мой вон там сидит, спит сидя.