Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века

Работа на курсах была интересной, живой, обязанности неопределенными. Договорились, что она прочтет что-то вроде краткого курса по истории русского освободительного движения последней поры. Расскажет о партиях, партийных программах, о целях и задачах новой демократической власти. Сложности теории, никогда ее не занимавшие, в которых она не была сильна, она оставила — делилась в основном собственным опытом революционной борьбы, рассказывала о том, что пережила лично, и это на поверку оказалось лучшим решением: на лекции ее приходили из соседних групп, в основном медики из расквартированных в городе госпиталей и лазаретов — врачи, фельдшеры, сестры милосердия. Было несколько рабочих чугунолитейного завода и железнодорожных мастерских, летчики с «Анатры», армейские снабженцы — с полсотни любознательных благодарных слушателей, не писавших конспекты, общавшихся с ней накоротке, засыпавших вопросами, долго не расходившихся после занятий.

Домой, на мотоциклетке, ее часто провожал летчик-испытатель Антуан Робин. Приходил на курсы, по собственному признанию, чтобы познакомиться с симпатичными русскими барышнями и поупражняться лишний раз в «diablement diффicile» (дьявольски трудном) русском языке. Прибыл по приглашению хозяина «Анатры» — кружным путем, минуя линию фронта — из союзной Франции, инструктировал молодых пилотов, улетавших с заводского полигона на фронт на выпускавшихся филиалом Одесского завода скоростных «Ньюпорах-17».

— Имеется у вас, э-э… рыцарь, мадемуазель? — оборачивался к ней в коляску (кожаная куртка, шлем, широкие очки). — Почему вы его зарываете?

— «Прячете», Робин.

— Как?

— «Прячете».

— Прячь-ти-те.

— Не прячу, — она закрывалась платком от пыли. — У меня его попросту нет.

— Je ne crois pas! (Не верю!)

— Helas il est dons. (Увы, это так.)

По возвращении в Симферополь ее ожидало страшное известие: погиб Алексис. Утонул во время шторма, рыбача с отцом: фелюга перевернулась, тел ни того ни другого не нашли. Поведал о случившемся дядя, когда она заглянула, проходя мимо, в знакомую мастерскую. Глянул, узнав, развел горестно руками. Пошел, рассказывая о бедствии, в угол, снял со стены фотографию в бумажной рамке: она с Алексисом на набережной, смеются в объектив. Сфотографировались перед тем, как идти в театр, на «Укрощение строптивой.

— Оставьте себе, — зачем-то сказала она, — у меня такая есть…

Шла, опустив голову, по набережной, вспоминала чудного влюбленного мальчика, звавшего ее замуж. Отказала в ласке, сберегала себя — ради кого, господи? Животного, неисправимого бандита! Вырвала, слава богу, с корнем проклятый гнойник, вычеркнула из памяти. Кончено! Навсегда!

Жилось в бытовом отношении в Симферополе терпимо. Оклад — сто пятьдесят рублей, бесплатные дрова, продуктовый паек. Купайся в море, загорай, ешь фрукты. Если бы не тревожные мысли по поводу будущего. Что происходит в стране, отчего так слаба власть на местах? Здесь, в городе, в целом по Таврической губернии?

Обстановка в Крыму была неопределенной, запутанной. Кто с кем, кто против кого? — понять невозможно. Партии с труднопроизносимыми названиями, группы, движения, объединения. Эсеровско-кадетский городской комитетет самоуправления, Крымско-татарская «Национальная партия», Таврический губернский комитет большевиков, Социалистический союз рабочей молодежи. У всех собственные платформы, воинственные программы. Сегодня союзники, завтра враги, послезавтра снова вместе. К Временному правительству в Петрограде никто всерьез не относится — тянут одеяло на себя. Читала вечерами в свежем номере «Южных ведомостей»:«Власть в губернии формально в руках комиссара Временного правительства, фактически же строй у нас анархический. Каждый город, каждая деревня управляется своим комитетом, вернее же почти не управляется, а живет остатками старого привычного порядка. Симферополь имеет внешний вид Петербурга в первый период революции: улицы сорны и грязны, покрыты бумажками и шелухой подсолнухов, которые в несметных количествах лузгают разнузданные солдаты, с утра до вечера лениво бродящие по улицам со своими дамами. Преступность растет не по дням, а по часам, а милиционеры, заменившие старых полицейских, не способны с нею бороться».

Все так, если не хуже…