Фаншетта, или Сад Надежды

Сначала Фаншетта продавала свои шары у ворот парка, стоя возле тележки продавца каштанов и земляных орехов, который был всегда приветлив с ней. На самой территории парка продажа была запрещена, но именно там повсюду разгуливали маленькие покупатели Фаншетты. Многие из них устраивали веселые соревнования, привлекавшие шумную, восторженную толпу зрителей: «Мои шары больше!.. А мои поднимаются выше!.. А мои дольше держатся!.. Слушай-ка, где это покупают?»

Распродав половину своего запаса, девочка решила прогуляться и повела за собой Милое-Сердечко вдоль центральной аллеи.

— Ты здесь уже была, Милое-Сердечко?

— Нет.

— Идем посмотрим на королев.

Милое-Сердечко задрала кверху нос, чтобы лучше разглядеть высоко забравшихся прекрасных дам в таких роскошных одеждах, какие ей никогда еще не приходилось видеть. Одна из них, однако, носила всего лишь длинную, довольно прямую тунику, и на ее гладко зачесанных назад волосах не было короны. Фаншетта остановила девочку и, наблюдая за ней краем глаза, принялась объяснять:

— Вот эта — видишь? — эта вот не королева. Ее зовут Клеманс Изор. Так у нее под ногами написано. Это была, говорят, знатная дама, и она дарила поэтам золотые цветы. Сторож мне сказал. Я ее люблю, эту Клеманс, потому что она, по-моему, очень похожа на мою мать… У моей мамы нос был совсем как у нее, такой же прямой… И она так же глаза раскрывала, большие, большие, и так же голову немного склоняла набок, когда вечером говорила мне перед сном: «Фаншон…»

Бац! Это было уже слишком… Милое-Сердечко запустила камнем прямо в голову статуи и бросилась наутек. И тогда по всему парку началась бешеная погоня, которую присутствующие принимали просто за игру. Несмотря на то что место было ей незнакомым, девочка скакала по аллеям, как коза. Дрожа от страха и гнева, она бежала все вперед и вперед, а Фаншетта — за ней. Корзина с колбами мешала Фаншетте, заставляя обходить группы гуляющих, сквозь которые прорывалась Милое-Сердечко.

Милое-Сердечко промчалась мимо громоздкого фасада дворца Сената, не обратив на него ни малейшего внимания. Затем она свернула налево в аллею и, задыхаясь, бросилась в первое попавшееся на ее пути убежище: заброшенную оранжерею, превращенную в сарай. Там Фаншетта и настигла ее через секунду. Съежившись, точно приготовясь защитить себя от удара, она притаилась в своей обычной позе в самом темном углу сарая.

Тяжело дыша, покраснев от негодования, Фаншетта бросила на скамейку корзину и, забыв про свое намерение быть терпеливой, подбежала к девочке:

— Что она тебе сделала, моя мама, а? Можешь ты мне сказать?

Фаншетта грубо тряхнула Милое-Сердечко и схватила ее за волосы, чтобы заставить девочку посмотреть ей в глаза… Если бы она ее в эту минуту ударила, это навсегда сделало бы их чужими. Но поднятая рука Фаншетты так и застыла в воздухе — в сером от пыли воздухе этого сарая.

«Ты сильнее, Фаншетта…» — вспомнила она. Не отпуская Милое-Сердечко, она усадила ее на скамейку, рядом с корзиной с колбами.

— Объясни! — потребовала она более мягким голосом, не сделав ни одного угрожающего жеста.

Тесный сарай, в котором находились девочки, был пуст; там стояли лишь два — три жалких кустика, зябкое апельсиновое деревце да пальма с единственной уцелевшей веткой… Милое-Сердечко сидела неподвижно; она не плакала, ничего не объясняла, и ее худенькое лицо оставалось по-прежнему угрюмым и непроницаемым.

— Послушай, Милое-Сердечко, — продолжала Фаншетта, — за что ты на нее сердишься, на мою маму? Если бы она тебя знала, она, конечно, полюбила бы тебя. Мама была очень добрая…

Милое-Сердечко поджала свои тонкие губы, пытаясь сопротивляться тому, что в ней накипало, но вдруг взорвалась:

— Почему бы это она меня полюбила, твоя мама?.. Раз меня моя собственная мама не любила…

Железная логика этого довода на минуту поставила Фаншетту в тупик.

— Откуда ты знаешь? — решилась она наконец спросить.

Но девочке теперь необходимо было выговориться, излить кому-нибудь горькое чувство, слишком давно переполнявшее ее сердце.

— Надоели вы мне с вашими мамами! Потому что у вас у всех, у всех есть матери! — сказала она с упреком. — Пускай некрасивые или злые, как у марсиан… Но их ведь не оставляли совсем маленькими, как меня, не бросали на землю, как камень в саду?.. Тетка Мэго мне тысячу раз рассказывала… А ведь у меня нет таких больших ушей, как у Красивых-Листьев, или рыжих волос, и я не заика… И я-то ведь не толкала свою сестренку в воду… — всхлипывала Милое-Сердечко. — И все-таки меня бросили одну, совсем одну, во дворе, с кошками… — Сотрясаясь от громких рыданий, Милое-Сердечко бессвязно перечисляла весь длинный список обид, которым она давно вела молчаливый учет. — Тетка Мэго мне всегда говорит, что я слишком некрасивая и слишком злая, чтобы меня любили, — продолжала она прерывающимся голосом. — И если я что-нибудь делаю не так, она говорит, что это у меня от моей матери!.. — с отчаянием заключила девочка.

Она на минуту остановилась, шмыгнула носом и продолжала с новой силой: