Фаншетта, или Сад Надежды

Когда женщина, стоявшая ближе всех, вышла вперед и в шутку протянула к нему руки, Бишу решил, что его и в самом деле продали, и принялся испускать такие вопли, что Даниэль Мартэн поспешила его освободить. Затем она увлекла детей подальше от толпы, и все трое укрылись во дворе старой церкви.

— Теперь посмотри хорошенько вокруг, Фаншетта… Ну, попробуй же вспомнить, что тебя особенно поразило на улице твоей тетки!

— Деревья, мадемуазель… Я только это и помню… Не на самой улице, нет — аллея красивых деревьев за изгородью. Налево от входа, в начале аллеи стоял маленький флигель — очень маленький и очень низкий, — в котором жила тетка. Направо было много домишек, тоже низеньких, перед каждым — цветы и изгороди. В глубине аллеи — дом побольше и повыше, и вокруг него заросли деревьев… Уверяю вас, мадемуазель, мне ничего не приснилось, все было так, как я вам говорю.

То, что девочка описывала, напоминало парк. Однако Даниэль Мартэн с давних пор знала Монмартр, его сады, принадлежащие частным лицам или примыкающие к гостиницам, и она не могла представить себе ничего похожего на нарисованную Фаншеттой картину.

— Сад спускался очень низко, до самой улицы, — добавила Фаншетта. — Может быть, попробуем поискать вон в той стороне?

— Пойдем поглядим на улице де-Соль[7] — предложила молодая женщина.

Улица де-Соль — одна из самых типичных для Монмартра улиц. Она огибает знаменитый «виноградник Габриэллы», ухоженный и разделанный, как японский сад; когда-то ее прославило кафе «Кролик Жиля» — место сборищ подозрительных монмартровских парней. Сейчас это кафе — убежище последних поэтов и единственной на всей улице ивы. Никакого следа тетки Лали и ее зеленого логова здесь не было.

— Нет ли еще какой-нибудь улицы, которая спускалась бы по склону так же круто, как эта, мадемуазель?

— Бедная моя Фаншетта, здесь не одна, здесь десятки таких улиц… Ну-ка, поломай себе голову еще немного! Когда ты шла обратно к метро, тебе не запомнилась какая-нибудь статуя? Лавчонка? Вывеска? Что-нибудь такое, что могло бы нас навести на след?

— Нет… Ничего… Ах да, мельница!.. Это рядом с мельницей, мадемуазель, деревянной мельницей, очень черной и совсем некрасивой.

— Что ж, отправимся туда, где мельница. Будет очень странно, если и там никто не укажет нам, где твой клочок леса, Фаншетта… Такое место не так-то легко не заметить в самом центре Парижа, — сказала Даниэль Мартэн немного насмешливо; она все меньше и меньше доверяла памяти своей подопечной.

Разочарованное трио грустно двинулось вверх по улице де-Соль. Повернувшись спиной к площади дю-Тертр, откуда все еще доносились звуки веселой музыки, под которую шла распродажа вина, путешественники свернули на улицу Норвен и пошли по направлению к авеню Жюно́. Не успели они сделать нескольких шагов, как лицо Фаншетты осветилось радостью. Перед ними возвышались ворота, до такой степени изъеденные ржавчиной, что, казалось, они держатся только по привычке.

— Здесь, мадемуазель! — закричала девочка. — На этот раз я уверена! Посмотрите, вот деревья, и липовая аллея… и маленькие садики, и большое здание… Посмотрите, мадемуазель!..

Фаншетта была в восторге. Она ничего не перепутала — справедливость требовала это признать. Прислонившись к решетке, Даниэль Мартэн узнавала все, что девочка ей описала: крошечную сторожку у входа, в глубине аллеи — дом повыше; направо — неровный ряд низких флигелей и, главное, невероятные заросли кустов и зелени: настоящий лес в ста метрах от парижской авеню Жюно! Но что не менее поразило адвоката, так это жалкий вид и полная обветшалость зданий, которые она разглядывала. Все здесь было под стать воротам: окна без стекол, дырявые крыши, обвалившиеся печные трубы. Даже самый флигель у входа, с его источенной червями дверью, наполовину сорванными ставнями и пробитыми стенами, казался совсем заброшенным.

— Конечно, твоя тетка не живет здесь. Погляди, какая паутина на остатках оконных стекол.

Фаншетта побледнела и крепче обычного сжала руку своего Бишу. Этого она не могла предвидеть… Однако, чем дольше она рассматривала флигель, тем яснее становилось, что он пуст. В этом не было никаких сомнений.

— Вход был здесь, мадемуазель, — чуть не плача, пробормотала бедняжка прерывистым голосом и указала на калитку налево от больших ворот.

Узкая дверь была так же, как ворота, покрыта ржавчиной. После короткого сопротивления она раскрылась, заскрипев в знак протеста.

И они пошли втроем по заросшей бурьяном аллее, над которой липы, тронутые прощальным золотом, соорудили арку, великолепную, но недолговечную.

— Здесь, наверно, было очень красиво… лет пятьдесят назад, — не удержалась Даниэль Мартэн и предложила детям идти вперед.

По левой стороне аллеи, между деревьями, посетители обнаружили нечто вроде очень длинного барака, застекленного с четырех сторон, с двухстворчатой дверью посредине.

— Это кусок поезда! — определил Бишу с видом знатока.

— Похоже на очень старый вагон фуникулера, — добавила Даниэль. — Хотела бы я знать, как ему удалось сюда взобраться…