Фантакрим - XXI

Щелчок, и кассета мгновенно вспыхнула и испепелилась.

«Взрывной автомат, — сообразил Нодье, затравленно оглядываясь. — Окажись заряд чуть мощнее, я тоже был бы мертв, как и этот сгоревший голос. Волны прогресса подступают к самому горлу, мы вот-вот захлебнемся ими…»

Нодье встал и подошел к окну. Посмотрел на свою правую руку и спокойно поднял ее, словно приветствуя ясный парижский вечер. На его губах переливалась жесткая усмешка.

3

Мертвый ночной сон придал Анне силы, и наутро она сумела потихоньку добраться до озера.

Это только в милых старых сказках можно было метнуться за тридевять земель, думала она, перешагнуть горы и леса и с помощью доброй птички отыскать Кощеево логово. Нынешние добрые птички слишком просты для этого мира, а значит, логово останется неопознанным. Поэтому я буду вглядываться в стелющийся туман и представлять себе Тима, и наговорюсь с ним вволю. Он любил поговорить со мной, мой мальчик…

Вот и теперь он проступает в полосах серого тумана и о чем-то увлеченно рассказывает, и мне некуда торопиться, наконец-то я выслушаю его, не убегая в свое вечное «некогда», в «некогда», которое так легко перерастает в убийственное «никогда»… Нет, оно еще не переросло, я чувствую. Тимушка жив и находится в каком-то подземелье. Да и где еще могли бы скрывать моего Тима — в страшной сказке всегда должно быть подземелье и злой колдун… Но, по-моему, пока Тимушка никого не боится. Он взахлеб делится со мной своими планами…

Все сбудется, Тимушка, все непременно сбудется, и ты найдешь в истории то, что хочешь найти, только не потеряйся сам на крутом ее витке, не потеряйся навсегда, сынок… И не исчезай, это туман уходит, но ему надо куда-то уходить — тут простой закон природы, но ты не исчезай…

И все-таки ты ускользнул, Тимушка. А твой папа забыл обо мне, и он прав — грош цена матери, которая средь бела дня теряет своих сыновей и все еще жива и созерцает это утро и это озеро…

— Такова жизнь, Тим, — сказал Зэт, — иногда лишь небольшая разница во взглядах далеко разводит людей. Нодье полагал, что его суперсапы должны быть поставлены на поток прежде, чем будут развернуты общедоступные эвроцентры. Чтобы эти сверхумники сразу не получили в руки готовые эвроматы, понимаешь? Тогда, считает Нодье, переход должен пройти более гладко, суперсапы на долгое время попадут в рамки нашего уровня планирования. А твой отец уверен, что все должно идти наоборот — именно опережающее развитие эвросистем, доступ к которым будет разрешен пока только обычным людям, позволит немного скомпенсировать нашу отсталость, позволит обеспечить сравнительно гладкий переход к новому человеку…

«Это я и так немного представлял, — подумал Тим. — Но чего он, собственно, от меня хочет?»

— А вы сами? — спросил он вслух. — Какова была ваша позиция?

— Я сам? — словно бы удивился Зэт. — Разумеется, до поры я целиком поддерживал позицию Ясенева. Просветление наступило гораздо поздней, чем следовало бы. Оно наступило поздно и было оплачено непомерной ценой…

Зэт умолк, и лицо его сделалось скорбным. Тиму даже жаль его стало должно быть, очень серьезные обстоятельства заставили этого человека изменить своим привязанностям и броситься в авантюры…

— Мне пришлось слишком часто включаться в эвросистемы, и со временем я почувствовал, что становлюсь другим. Микроэвромат, который я десятки дней таскал с собой, начал творить со мной чудеса. Он действительно здорово усиливал мышление, но кое-что он делал и сверх наших проектов, например, создавал мощное суггестивное поле, и во многих ситуациях это позволяло внушать окружающим что угодно. Спустя пару лет мне стало трудно расставаться с этой игрушкой, я сжился с ней — не столько из-за возможности активного внушения, сколько благодаря метаморфозам, точнее — обратному действию метаморфоз на мою психику. Да-да, эвромат дал мне новые способности, будь они прокляты… Вот смотри.

И Зэт внезапно замерцал, превратился в изящного бедуина, в рыжебородого скандинава, потом в курчавого негра… Это было столь эффектно, что у Тима перехватило дыхание.

«Всего лишь внушение, но и настоящая сказка про Кота в Сапогах, подумал Тим, немного приходя в себя. — Теперь я попрошу его сделаться мышкой и съем… Но самое смешное — не съем, я побрезгую мышкой, а следовательно своим освобождением…»