Фантариум

— Ты, наверное, жаркая, — беззастенчиво сказал Игорь на одном из массажей. Клавка вспыхнула и обрушила на его худущую ногу такой шквал хлопков, что он заохал, однако понял это как возможность изведать Клавкиного огня и вечером явился к ней. Потому-то Чесноковой и пришлось до конца лета околачиваться на чердаке с подзорной трубой. Когда же у Игоря закончился срок санаторной путевки, он попросился у Клавки пожить в Фантариуме до холодов — мол, южный климат и ежедневный Клавкин массаж полезны ему. И в Шапкиной загорелась надежда на то, что навсегда прибьется к ней Игорь, поженятся они по-законному, и будет у них мальчишка, рыжий и быстроногий, как она, с синими Игоревыми глазами. Выберется наконец-то она из холостяцкого Фантариума, и заживут они нормальной семьей. Устроился Игорь на Клавкино полное обеспечение, и это не нравилось Чесноковой. Однако, видя сияющее каждой веснушкой лицо подруги, она сдерживала недовольство, помалкивала и даже помогала Клавке деньгами — несмотря на худосочность, ел монтажник за троих. Целыми днями он валялся на пляже, прихватив какую-нибудь книжку из библиотеки Чесноковой, что ей тоже не нравилось, потому что книги на пляже обтрепывались и пачкались и еще потому, что единственным чтением Игоря были переводные романы о любви. И уж совсем отталкивало то, что он ни разу не полюбопытствовал, как выглядят из подзорной трубы Луна и звезды. Зато, когда вдруг приспичивало уединиться с Клавкой, нахально кивал Чесноковой на трубу — мол, бери ее и сматывайся. В такие минуты Чесноковой хотелось трахнуть его по голове этой трубой, но, сдерживая себя, хватала ее, забиралась на чердак и лишь там, прикоснувшись вооруженным глазом к небу, успокаивалась. Нечто высокое, бесконечное вливалось в нее тайной надеждой, и на душе становилось спокойно и мудро.

Но вот как-то приходит Клавка с работы на два часа раньше обычного что-то голова разболелась — и застает своего монтажника со студенткой-художницей Викой со второго этажа, которая не уехала на каникулы, так как готовила серию работ для выставки, посвященной труженикам города. Сидит Игорь перед студенточкой на табурете и вроде бы позирует, а та вроде бы малюет его на ватмане, а в комнате художественный беспорядок, и оба смущенные и растерянные.

Бросилась кровь в лицо Клавки — сразу сообразила, что к чему. Этак бочком, виновато, Игорь подскочил к ней и стал что-то лепетать насчет того, что с него хотят сделать портрет и вот приходится терпеть. Тут он выразительно кивнул на свои голые цыплячьи ноги.

— Плохую натуру выбрала, — усмехнулась Клавка художнице, все еще не давая прорваться наружу гневу. — Не Геркулес и не труженик города вовсе.

— Может, я с него беса хромого рисую, — огрызнулась художница, складывая этюдник. И так не понравился Клавке этот ответ, что взорвалась она, выхватила из рук девчонки этюдник и вышвырнула в распахнутое окно. Потом сгребла их обоих в охапку и вытолкала из дому.

В тот злополучный день наблюдалось не столь уж редкое в здешних краях природное явление — мираж. Слишком знойное стояло лето, и вот там, где море смыкается с небом, четко проступили, отразились, как в зеркале, городской вокзал, купольная мечеть, акации набережной. Минут пятнадцать длилась эта фантасмагория, а когда стала таять, рассеиваться, перед изумленными горожанами и курортниками возникла новая картина: на горизонте ясно пропечаталось здание под теремковой крышей, в котором многие узнали Фантариум с его лесенками-крылечками, жмущимися к стенам. И весь черноморский курорт был свидетелем того, как на одном из крылечек появилась рыжая деваха Клавка Шапкина, взашей выталкивающая с крыльца монтажника со студенткой, как вслед им летели коробки, листы ватмана, башмаки и тарелки. Гигантски увеличенная стеклами природных линз, Клавка еще долго стояла на крылечке, с достоинством откинув назад курчавую пламенную голову и, прикусив губу, зачем-то потрошила подушку, перья из которой превращались в золотистые облака.

А из подвала выглядывала баба Верониха, молчаливо покачивая головой.

Бунт Веронихи

Когда десять лет назад Веронихе дали однокомнатную секцию, на третьем этаже в новом девятиэтажном доме, что напротив Фантариума, она вселилась туда не одна, а со своими постояльцами. При каждом звонке в дверь они испуганно вздрагивали и, понимающе взглянув на хозяйку, разбегались кто-куда: одни прятались под кровать, другие шмыгали в приоткрытую на этот случай дверцу шкафа, где на вешалке аккуратно висели два поношенных платья, плащ и старое пальто с барашковым воротником.

Впрочем, звонили к Веронихе редко: старуху считали малость тронутой. В самом деле, какой нормальный человек будет держать в однокомнатной секции такое скопище жильцов, от которых вонь и грязь по всему дому.