Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове

В одном из переулков Чаадаев увидел экипаж. Рысью промчались кони, распугивая прохожих. Невольно вспомнилась гоголевская тройка: «Эх, Русь, куда несёшься ты?» А может, ошибся Гоголь, и несётся тройка-Русь не в величии своём? А чтобы со временем преподать какой-нибудь великий урок миру… страшный урок… и оттого шарахаются от неё остальные народы? Кто знает? Не хотят вместе с ней участвовать в этом.

Чаадаев ещё раз перекрестился.

– Избави нас, Господи, от напасти!

Возле Чаадаева остановилась баба, шедшая по воду на реку.

– Эй, барин… господин! – поправилась она на городской манер. – Вы, случаем, не заплутали?

– Нет, – ответил Чаадаев розовощёкой бабёнке. – Я в Свято-Данилов монастырь иду!

– A-а… тады поторапливайтесь! Обедня скоро начнётся! – Баба подхватила вёдра.

– А ты водицы набрать? – спросил Чаадаев.

– Ага! – ответила баба, довольная, что господин её не обругал, как это бывало у них в деревне, а даже изволил поговорить с ней.

– И что ты недавно в Москве? В прислугах?

– Ага! – подтвердила баба, расплываясь в улыбке.

– И хороший у тебя хозяин?

– Хороший! Не дерётся!

– Вот и славно! – похвалил Чаадаев. – Когда хозяин хороший – и прислуга, смотрю, здоровьем пышет!

– Не жалуюсь! – засмеялась бабёнка.

– Оно и видно… И ничего тебя не беспокоит?

– Не-а!

– И мысли никакие не мучают?

– Чево?

– Это я так. Ступай! – ответил Чаадаев.

Баба послушно отправилась дальше.

«Святая простота! – подумал Чаадаев. – Но как она близка к Богу! И как её мигом может испортить плохой хозяин. Нет, нашему народу нужен хороший руководитель, чтобы всё решал, заботился… обо всех… тогда и нация наша будет такая же здоровая, крепкая, как эта деревенская, не испорченная ещё городом баба!» – глубокомысленно заключил философ, по обычаю своему из простой встречи сделав далеко идущие выводы.

«Да-да! – повторял Чаадаев. – Россия – она такая же наивная, как эта бабёнка! Ей нужен хороший ум, ей нужны свои мыслители, которые возбуждали бы разумение нации и заставляли её двигаться вперёд!» Чаадаев увлёкся своими рассуждениями. «Гоголь был подобным мыслителем… жаль его, умер, не понятый своим народом…»

А бабёнка, которую оставил философ, долго смотрела ему вслед, и ей было жаль этого чудаковатого барина, она даже почему-то по-бабьи всхлипнула несколько раз, а потом всё же взялась за вёдра и отправилась по воду.

«А ведь баба-то с пустыми вёдрами – плохая примета! – вдруг вспомнил Чаадаев. И почему-то засмеялся: – А ну их всех к лешему!» – и ускорил шаг.

Вновь перед ним промелькнула мчавшаяся по Замоскворечью тройка!

В тройке сидели Островский с Косицкой.

– Господи, хорошо-то как! – Быстрая езда захватывала женщину, и она плотнее и плотнее прижималась к своему спутнику, крепышу Островскому. Сани подпрыгивали на ухабах, грозя перевернуться, но возница ловко управлял, коней не придерживая, и сам увлёкся гонкой.

– Эй, поберегись! – кричал он.

– Давай, гони! – подзадоривал Островский и на каждом ухабе ещё крепче прижимал Косицкую.

Но вот сани выехали на широкую улицу, возница натянул вожжи.

– Куда едем, барин?

– На Пятницкую езжай! – ответил Островский. Кони замедлили шаг.

– Отчего люди не летают? – вдруг мечтательно произнесла Косицкая.

Островский не сразу заметил перемену настроения своей спутницы.

– Я говорю: отчего люди не летают? – повторила Косицкая. – Я бы сейчас взяла и полетела! Куда угодно, лишь бы было чувство полёта… хоть с обрыва в реку! Знаете, Александр Николаевич, я люблю Волгу! Там у нас, под Нижним, такие высокие берега! Я сколько раз представляла себя птицею. Разбегусь и замру на краю, боязно, обрыв внизу. Мне сказывали, одна замужняя женщина бросилась эдак с обрыва… и насмерть! От несчастной любви. Ой, простите! Видимо, похороны мрачные мысли навеяли.

– Отчего же! – откликнулся Островский. – Вы так проникновенно рассказывали, Любовь Павловна… Готовый образ для пьесы, скажу вам!

– Ну вот, – разочарованно произнесла Косицкая. – Что вы за народ, мужчины! Вам о чувствах, а вы только свой деловой интерес блюдёте. А я всё ту женщину представляла, себя на её месте. Смогла бы вот так полюбить, чтобы… в пропасть?

– Да! Да! Вы правы! Вот это любовь! – Островский с силой прижал к себе Косицкую. Та не стала уклоняться от поцелуя.

– Уф! – выдохнул Островский. – Однако вы ароматная женщина! – и тут же вернулся к прежнему. – Но пьесу я непременно напишу! Для вас! Вы будете в ней играть главную роль, клянусь! Я сделаю из вас великую актрису!

– Ах, оставьте! – смутилась Косицкая.

– Я даже представляю финальную сцену, ваш монолог…

– Островского, как это не раз с ним бывало, заносило всё больше и больше. – И как вы замечательно сказали: отчего люди не летают! Прямо гоголевская фразочка! Он любил такие обороты!