Фантасмагория смерти

Абстрактное правосудие, несомненно, оправдало бы его, однако историческая реальность, как и правосудие того времени, страдающее малодушием, было очень конкретным.

Даже в рыцарских романах благородный герой мог простить своего соперника, знакомого с правилами поединка и этикета, но он почти никогда не оставлял в живых поверженного великана. Он, даже связанный, даже поверженный на землю, может вновь обрести силы, подняться и уничтожить проявившего великодушие врага. Именно так и воспринималась в то время королевская власть, которую олицетворял Людовик XVI. А вдруг эта власть, поверженная, связанная и даже приколоченная гвоздями, снова встанет? Чего тогда ждать от нее? Только мести, решительной и беспощадной, а потому не стоит даже тратить время на размышления: а что, если этот павший великан невинен?

И вот уже священник Грегуар, перешедший на сторону ярых патриотов, кричит в пылу полемики, что королевская власть по самой своей сути есть преступление. Он устраивает настоящий спектакль и первым вспоминает о процессе над английским королем Карлом I. Его слова были услышаны, и вскоре отпечатанные листы процесса, в результате которого Карл лишился головы, продавались повсюду. На время процесс Карла I превратился в самое популярное чтение.

Делайте выводы, граждане свободной Франции! Посмотрите, как англичане стали одним из первых свободных народов, как они расправились со своим тираном! Так неужели же Франция, пережившая сентябрьскую резню и хлебные бунты, хуже Англии? Она тоже может показать всей вселенной зрелище поистине величественное!

Быть может, в начале 1793 года настроения в Конвенте были несколько иными: большинство депутатов считали более серьезным вопросом обсуждение конституции, однако общественный хаос нарастал с каждым днем подобно снежной лавине, а потому и вопрос об участи Людовика то всплывал в повседневных дебатах, то, казалось, вновь тонул в пучине небытия, но каждый раз на заседаниях появлялся снова с завидной регулярностью. Наконец стало ясно, что именно этот вопрос неизменно будет главнейшим, а уже все остальные решения правительства станут отправными от этой исходной точки.

И вот Конвент вплотную занялся заслушиванием докладов специально назначенного комитета о преступлениях Людовика, и все галереи слушают ораторов, затаив дыхание. Жирондист Валазе считает, что король заслуживает суда. Бедный Валазе даже не думает, что и он сам уже в двух шагах от подобного суда. Следующий депутат, Майль, подводит юридическую базу под положение о том, что короля вполне можно судить. Наш современник не стал бы и пяти минут слушать такие речи, но в то время Майля слушали едва ли не с наслаждением, ведь получалось, что на законном основании гражданин Людовик Капет не является неприкосновенным. Оказывается, он очень даже прикосновенен и подсуден. А если так, то он должен предстать перед судом.

Слова Майля патриоты встретили восторженным ревом. Еще бы: вот оно, осуществленное царство разума и равенства, которые декларировались революцией! Нужно и должно судить гражданина Капета, потому что в этой стране можно попасть на виселицу за срезанный с прохожего кошелек; что же тогда говорить о Людовике Капете, который ограбил всю страну? Что говорить о человеке, из-за которого началась кровопролитная гражданская война (чего только стоят тысячи жертв сентября!). Однако в основе всего этого праведного негодования и патриотического запала лежит всего лишь старая известная поговорка о том, что, как известно, проигравший платит. Именно проигравший отчитывается за все долги, как свои, так и сделанные кем-то до него, и может даже так получиться, как-то само собой, что погибшие в сентябре уже не мятежники и заговорщики (ибо в любом случае мертвые больше не могут утолить неутихающую народную ненависть), а мученики и невинные жертвы.

Людовик XVI

Постепенно вопрос о решении участи Людовика превращается для одержимых идеей патриотизма людей в своего рода навязчивую идею, и они ничего так не желают, как скорейшего решения данного вопроса. Правда, Жиронда вносит ноту диссонанса: она произносит слово «цареубийство», после чего спрашивает, а не станут ли французы предметом ужаса для всех остальных стран мира? На весах правосудия лежит этот щекотливый и трудный вопрос. Как быть? Спасти короля, но потерять уважение рьяных патриотов, к тому же направляемых страхом и опьяненных свободой. Тем временем, пока члены Конвента колеблются, твердо и ясно стремится к поставленной цели только Якобинский клуб.

Граждане из Якобинского клуба неделя за неделей поднимают вопросы о происках «тайных роялистов», говорят о хлебных бунтах, а потому в этом словесном потоке практически никто не слышит слабого, хотя и отчаянного голоса представителей Жиронды, старающихся напомнить о массовых избиениях сентября.