Фантасмагория смерти

Тогда решили обратиться к адвокату Тронше, который был старше Тарже, как минимум, лет на 10, и тот не отказался. В это же время предложил свои услуги в деле защиты короля старый благородный Мальзерб, которому в это время уже перевалило за 70 лет. Мальзерб еще не забыл, что означает слово «честь», сказав: «Я дважды призывался в совет моего монарха, когда весь мир домогался этой чести, и я обязан ему этой услугой теперь, когда многие считают ее опасной». Пожалуй, трудно было бы высказаться благороднее. Итак, остановились на этих двух кандидатах, а чуть позже к ним присоединился молодой юрист де Сез, и все они вместе с Людовиком занялись изучением пресловутых 57 вопросов обвинения и еще 102 документов, относящихся к делу.

Это беспрецедентный процесс, и за ним, затаив дыхание, следила вся Европа. Как теперь будет выглядеть поведение Конвента, если он вообще желает, чтобы никто в мире не смог упрекнуть его? На самом деле, как бы он себя ни повел, все его действия будут выглядеть в глазах общественности более чем сомнительно. В связи с этим Конвент совещается днем и ночью, чтобы постараться покрыть новым содержанием старую формулу, которая так и трещит по швам. Подобное обстоятельство приводит в бешенство рьяных патриотов с Горы. Им нужна быстрота, и больше ничего. На трибуне Конвента гремят крики, зал непрерывно вопит, и дело решается в обстановке крайней ярости и предельного возбуждения.

В результате выносится решение, что Людовик должен выступать в суде 26 декабря. Однако защита ни в коем случае не соглашается: этот срок чересчур мал для того, чтобы она успела как следует подготовиться. «Спешить нельзя», – убеждает горячие головы защита. Это обстоятельство может принять роковой оборот. По закону адвокаты имеют полное право просить отсрочки, чтобы подготовиться к защите должным образом, однако патриоты снова кричат с трибуны – кто тенором, кто дискантом: «Нет, отсрочки вам не дадут, адвокаты, у нас слишком мало времени, а потому оставьте в покое этот устаревший закон». И вообще, каждый прекрасно помнит слова Робеспьера по поводу свободы; его сторонники прекрасно поняли, что раз на их стороне сила, то о каком законе вообще может идти речь?

И вот 26 декабря в 8 часов утра Людовика доставляют в Конвент. Несмотря на холод и темноту, все сенаторы уже с нетерпением восседают на своих местах. Они возбуждены, и Гора готова вот-вот вцепиться в глотку Жиронде. Король вошел в зал, сопровождаемый всеми тремя адвокатами и отрядом Национальной гвардии во главе с Сантером.

Сначала слово предоставляется одному из адвокатов Людовика, де Сезу, и тот говорит в защиту уже заранее осужденного человека в течение трех часов, не думая, насколько эта миссия опасна для него самого. Речь де Сеза была составлена всего за одну ночь, но все в ней дышит мужеством. Молодой адвокат рассуждает логично и талантливо; к тому же речь очень украшает нелишенное патетики красноречие. Король был тронут до глубины души, слушая его. Когда де Сез закончил выступление, король не выдержал и в слезах бросился ему на шею, непрерывно повторяя: «Бедный мой де Сез!».

Прежде чем удалиться из зала суда, Людовик выразил желание сказать несколько слов, потому что, «быть может, они станут последними», и больше ему не удастся сказать ничего своим судьям. Людовик сказал, что больше всего он в данный момент скорбит о тысячах погибших в сентябре. Самое страшное – это подобное кровопролитие, которое, вероятно, не будет последним. Меньше всего он хотел бы, чтобы погибло такое прежде невиданное количество французов.

Это дело поистине странное и удивительное: заслушана речь адвоката, готовы обвинительные документы, теперь осталось только вынести решение. Но снова и снова окончательное решение откладывается, поскольку буквально каждый член этого Конвента, то и дело сомневающегося, хочет взять слово и высказаться с трибуны немедленно, сейчас же! Каждый хочет показать себя, каждый хочет, чтобы весь мир услышал его мысли. Мир и на самом деле слушает вас, красноречивые члены Конвента, с предельным вниманием.

Список председателя суда кажется бесконечным, поскольку он то и дело пополняется новыми именами желающих заявить о себе, зачитать заготовленный памфлет, блеснуть красноречием. Так продолжается несколько дней, и с трибуны непрерывно, даже без ночных передышек, звучат то и дело теноры и дисканты патриотов с Горы, не пренебрегающих поддержкой галерей, на которых по-прежнему восседают немытые тетки из предместий, весьма громко выражающие свое мнение.