Фантасмагория смерти

Все кончилось, и Людовик отправился спать. Говорят, он спал совершенно спокойно до пяти часов утра. Его разбудил камердинер Клери, который начал приводить в порядок прическу короля. Тот же в это время все старался чуть дрожащими руками надеть на палец обручальное кольцо, хотя это ему никак не удавалось. Кольцо стало для него в последние часы единственным напоминанием о любимой супруге. Конечно, хотелось бы передать ей это кольцо, но о новой встрече даже думать было невозможно… Вскоре пришел и аббат Эджворт. Он причастил короля и еще долго беседовал с ним и молился.

Ровно в восемь часов утра к Людовику пришли представители от городского муниципалитета. Они приняли королевское завещание. Людовик хотел отдать им также некоторые личные вещи, но представители власти отказались от этого в весьма грубой форме. Тогда король протянул им сверток со 125 золотыми луидорами, сказав при этом, что это его долг господину Мальзербу, который он не успел вернуть, и надеется, что члены муниципалитета окажут ему подобную услугу. Через час в комнату вошел Сантер, заявив: «Пора». При этом король попросил, чтобы его оставили одного хотя бы на три минуты: ему нужно было привести в порядок свои мысли. Ровно через три минуты Сантер зашел снова и опять сказал: «Пора». Король в отчаянии топнул ногой, но не стал обращаться к нему с дополнительными просьбами. «Едем», – коротко произнес он.

Он слышал, как вокруг всего Тампля непрерывно рокотали барабаны, и этот гром эхом раздавался в сердце несчастной Марии Антуанетты. Потом рокот стал удаляться, и королева поняла, что супруг ушел навсегда, не сдержав слова, не попрощавшись. Теперь больше никогда, никогда она его не увидит. Королева, сестра Людовика и дети заплакали, думая, вероятно, не только об ужасной участи короля, но и о своей собственной. В том, что она станет не менее страшной, сомнений не было никаких. Они слышали слабые возгласы у ворот Тампля: «Помилование!», однако подобные призывы были немногочисленны, и их немедленно заглушал бой барабанов.

Когда короля провозили в последний раз по улицам Парижа, кругом царила необычайная тишина. Возможно, многие из присутствующих на самом деле испытывали сострадание по отношению к казнимому, но никто не решился бы в этом признаться: наступило такое время, что никому нельзя доверять, и даже сосед может через несколько часов состряпать донос в соответствующие органы. Окна всех домов были наглухо захлопнуты, не работали даже хлебные лавки, а на улицах невозможно было увидеть ни одного экипажа. Всюду рядами стояли вооруженные люди общим числом 80 000, и все они напоминали застывшие статуи. Оцепенел весь Париж, и всюду эхом отдавался один-единственный звук – громыхание королевского экипажа. Людовик в это время не прекращал читать молитвы по себе, умирающему, и колеса кареты звучали для него похоронным маршем. От него требовалось теперь только одно: решительно забыть эту жестокую землю и обратиться к небу, которое, быть может, более милосердно…

В десять часов утра карета достигла площади Революции, которая до этого носила название площади Людовика XV. Здесь же возвышалась и статуя этого монарха, но теперь на его месте чернел только силуэт гильотины. Зрители столпились неподалеку от места казни, и среди присутствующих можно было различить изящный кабриолет предателя Эгалите. Несмотря на то что карета остановилась, Людовик продолжал читать молитвы умирающих, и так прошло еще пять минут, пока он не окончил их все. Лишь после этого дверцы экипажа открылись.

На пороге смерти, этой ужасной и бесконечной бездны, в короле боролись весьма противоречивые чувства – и отчаяние, и гнев, и стремление покориться неизбежности. Барабаны продолжали глухо стучать, и у Людовика в какой-то момент не выдержали нервы. «Замолчите!» – закричал он, едва удерживаясь, чтобы не зажать уши руками. Тем не менее у подножия эшафота король не стал медлить и быстро поднялся по ступеням. Он сам снял с себя коричневый камзол и остался в белом фланелевом жилете.

Когда к Людовику подошли палачи и попытались связать ему руки за спиной, все в несчастном короле воспротивилось подобной унизительной процедуре. Он попытался сопротивляться, и тогда вмешался аббат Эджворт. Святой отец напомнил Людовику о страданиях Иисуса Христа, который был унижен во много крат больше, но не противился и смирился, готовясь предстать перед своим Отцом Небесным. Только после этого Людовик дал связать себе руки и обнажить голову. В последнее мгновение король попытался обратиться к народу: «Французы, – крикнул он, – я невинен! Я умираю невиновным! И только это правда, потому что эти слова произносятся с эшафота человеком, который сейчас предстанет перед лицом Бога! Я прощаю вас, я прощаю всех, кто желал мне зла, и у меня есть только одно желание: чтобы моя страна…» Он не успел закончить, поскольку Сантер яростно заорал: «Барабаны!», и в то же мгновение их стук заглушил последние слова несчастного короля.