Фантасмагория смерти

Коллонтай с головой ушла в революционную деятельность, наконец-то найдя свою цель – борьба с социальным неравенством. Конечно, супружеская жизнь не могла соперничать в ее сердце с жизнью общественной, и Александра Михайловна постаралась объясниться с мужем. Владимир Коллонтай понял или сделал вид, что понял «души прекрасные порывы» своей благоверной, согласился с тем, что пока она не может быть ни женой, ни хозяйкой в доме. Взяв сына и няню, Александра переехала в Питер, где снимала квартиру.

Она пыталась писать статьи, но, обладая пусть и неплохим образованием и развитым интеллектом, Коллонтай не имела достаточных познаний в специализированной области, каковой являлось учение Маркса.

Тогда она убедила родителей в необходимости продолжения образования за границей и осенью 1898 года уехала в Европу, оставив своего сына на отца и мать. Перед отъездом она написала письмо мужу. «Ночью, – вспоминала она позже, – я горько плакала, обливая слезами твердую вагонную подушку, и мысленно звала мужа. За что я наношу ему такую обиду и такой удар!.. Я знала, что еду не на время и что мой отъезд означает действительно конец нашего брака».

Отличное знание языков и материальная обеспеченность помогли ей легко адаптироваться. В Цюрихе она ходила на лекции профессора Геркнера – известного в то время экономиста, что дало ей возможность разрабатывать серьезные темы.

Очень скоро статьи Коллонтай начали печатать солидные и влиятельные журналы. Молодая, эффектная, общительная, энергичная Александра Михайловна умела добиться своего. Помогали и новые знакомства. В Берлине она познакомилась с Розой Люксембург, Карлом Либкнехтом и Карлом Каутским, в Париже – с супругами Лафарг, а также с Георгием Плехановым.

Одной из основных тем ее работ было соединение темы революционной с темой освобождения женщин от социального гнета, неравенства с мужчинами. Коллонтай считала нужным изменить, а то и отменить институт семьи. Она полагала, что женщины, не стесненные обязанностями по отношению к мужу и детям, могли бы направить освободившуюся энергию на переустройство общества, став едва ли не локомотивом революции. О детях, рожденных в «свободной любви», по ее мнению, должно заботиться государство, воспитывая их в духе идей победившего пролетариата. В том, что прекрасная половина человечества желает этого освобождения, Александра Михайловна не сомневалась: «Не думайте, что женщина так крепко держится за свои ложки, плошки и горшки». Не держится, верно. Однако и по себе людей судить не стоит.

Выступая на VIII съезде РКП(б), она убеждала: «Не бойтесь, будто мы насильно разрушаем дом и семью… Если мы разъясняем значение социалистического воспитания, говоря, что такое детские колонии, трудовые коммуны, матери спешат к нам с детьми, несут их к нам в таком количестве, что мы не знаем, куда их поместить…» Такой радикализм озадачивал даже Ленина. Он не только не поддержал Александру Михайловну, но и настоял на том, чтобы поправка к новой программе партии о борьбе «за исчезновение замкнутой формы семьи», которую предлагала Коллонтай, была отклонена.

Кто знает, может быть, это являлось одной из причин, что толкнули Александру в объятия оппонента Ленина, экономиста-аграрника Петра Маслова. Он был умным и интересным собеседником, к тому же, несмотря на то что был женат, Маслов безумно влюбился в Коллонтай. Их связь продолжалась до 1911 года, когда Александра Михайловна решила сменить Маслова на будущего члена ВЦИК Александра Шляпникова. То, что он был моложе Коллонтай на 13 лет, ни его, ни ее абсолютно не волновало.

В тот же период она дала развод мужу, который давно уже жил с другой женщиной, воспитывавшей сына Александры Михайловны.

После смерти родителей она, не умея, да и не желая заниматься имением в Малороссии, продала его и начала зарабатывать на жизнь чтением лекций. Красавица, умница, умеющая себя подать, эффектная женщина, она произвела фурор. Ее обожали и ненавидели – из Швеции вообще выслали за пропаганду, но равнодушным она не оставляла никого.

В 1917 году, после отречения Николая II, Ленин вызвал Коллонтай в Петроград. Для нее это был еще и повод избавиться от поднадоевшего Шляпникова. «...Меня прямо пугает мысль о физической близости. Старость, что ли? Но мне просто тяжела эта обязанность жены. Я так радуюсь своей постели, одиночеству, покою. Если бы еще эти объятия являлись завершением гаммы сердечных переживаний... Но у нас это теперь чисто супружеское, холодное, деловое... если бы он мог жить тут как товарищ!.. Но не супружество! Это тяжело», – так записала она в своем дневнике. И тут же добавила: «17 мая 1917 года (4 мая по русскому стилю). 26 лет назад в этот день я пережила первое горе. В этот день застрелился Ваня Драгомиров».

В Петербурге пламенную революционерку арестовали – не сразу, конечно, она еще успела поагитировать – и поместили в Кресты, а затем в Выборгскую женскую тюрьму. Ненадолго. Выпущенную под залог «героиню» избрали в ЦК ВКП(б).