Фантаст и звёзды

Так даже лучше, ведь последним, что я увижу перед тем, как Морфей сомкнёт мои веки, будут звёзды, и может быть, они навеют мне вожделенное вдохновение.

Вы так нужны мне, звёзды! Я чувствую: лишь вы способны отомкнуть в моём мозгу чугунные врата, за которыми задыхается в неволе мой гений…

Звёзды уже появлялись в третьей книге. Разочаровавшись в роскоши пляжей и знойных красавиц, я забросил Ярослава Зарубина в Антарктиду, где среди ущелий безжизненных обледенелых гор ему пришлось искать и брать штурмом секретную базу нацистов, основанную обществом «Анненербе». Никакой романтической жвачки – только суровые испытания смертоносной природы и беспощадный бой с не знающим жалости врагом под льдисто-холодными звёздами Южного полюса.

Почему-то ни в «Кровавых звёздах», ни в «Аргентинском танго со смертью» у меня не было звёзд. Разве только отразились они разок в полных страсти влажных очах знойной красавицы, или проглянули в разрывах полотнищ чёрного дыма во время Сталинградской битвы. Но ни разу не простирались они над героем во всём великолепии, и уж точно не дерзали стать частью сюжета.

В «Ущельях безумия» – дерзнули.

Во-первых, потому что в сортах снега я разбирался слабо, а значит, Антарктиду мог описать только через ветер, холод и голубое сияние звёзд в полярной ночи. Ну, и через пингвинов, конечно, но пингвины живут на побережье, а значит, помогали описывать материк лишь на первых страницах.

Во-вторых, не в моих правилах было ограничивать мощь героя одним врагом. Помимо мистиков из «Анненербе», Зарубину противостояли, опять же, цэрэушники, которых я решительно перепрофилировал в космических пришельцев – рептилоидов. (А что? Уж если браться за цвет конспирологических теорий, нужно идти до конца.)

В-третьих… Ну да, глупо скрывать: я метил в специфическую аудиторию поклонников Лавкрафта, к чтению которого как раз пристрастился незадолго до зарождения идеи романа. Хребты безумия, тайны древних цивилизаций, основанных выходцами со звёзд, прибывшими на Землю в те времена, когда ещё не народились первые динозавры… Отчаянные поиски их наследия современными пришельцами-рептилоидами и магами «Анненербе»…

Всё в этом романе вело к звёздам – но к развязке они так и не сказали своего веского слова, так и не перевернули сюжета с ног на голову. И, может быть, именно этого мне не хватило, чтобы роман получился действительно достойным.

Всякое вдохновение имеет истоком звёзды.

Так было (и только так могло быть!) всегда, начиная с тех времён, когда человек, обтесав первый камень, спел свою первую песню. Ведь звёздное небо было единственным, что, вне сомнений, существовало, но никак не влияло на человека, не могло быть им использовано. У всего был практический смысл: у камня – он стал орудием; у ветра – он приносил запахи; у облаков и закатов – они предвещали перемену погоды. Для звёзд смыслы нужно пришлось придумывать.

Человеческий ум потому и стал человеческим, что не мог смириться с бессмысленностью чего бы то ни было. Именно от звёзд пришло первое вдохновение, первая фантазия, первая попытка сделать что-то такое, чего раньше не делал никто… Возможно даже, с самого начала были звёзды, лишь потом первая песня, и только после неё – первый обтёсанный камень…

Нужно любить звёзды, чтобы стать творцом нового. Классики, которыми я восхищаюсь, любили звёзды. Уверен в этом. Так почему же не пойти по их стопам? Подражание классикам – не то же самое, что подражание их произведениям. Можно подражать слогу и образам, а можно – силе любви к тому, что любили они.

Лавкрафт был первым, кого звёзды напугали – настолько, что он влюбился в совершенство скрытого за ними ужаса.

Гамильтон был первым, кто полюбил звёзды романтической любовью пионера неизведанных просторов.

Циолковский был первым, кто полюбил звёзды любовью философа за их неизреченную мудрость.

Ефремов был первым, кто превзошёл звёзды и сохранил к ним любовь, которая сродни любви старшего брата.

Брэдбери был первым, кто полюбил звёзды чистой мальчишеской любовью… Да-да, собственно звёзд у Брэдбери мало. У него всё больше Марс, вкус детства, до боли обострённая отзывчивость распахнутой души… Но я не верю, что можно без любви к звёздам написать «Калейдоскоп» – рассказ, от которого вздрагивает сердце. Как бы мог Рэй Дуглас, не глядя с великой любовью на звёзды, придумать финал, от которого у читателя, одолевшего «Калейдоскоп» и потому уже со всем смирившегося, ко всему готового, вдруг брызжут слёзы из глаз, когда в последних строках мальчик наивно загадывает желание, видя в ночном небе Иллинойса росчерк падающей звезды и не догадываясь, что это сгорает в верхних слоях атмосферы искалеченный космосом астронавт?

…Мой взгляд бродил по небу – от царственной Большой медведицы до изящной Лиры, от горделивого Ориона до возбуждающей странное волнение Кассиопеи. Земля плыла по Млечному пути – безмерной реке, текущей в безразмерной пустоте вселенских берегов. Земля была словно плот, на котором дремал утомлённый мечтатель, обдуваемый свежим ночным ветерком, обласканный пением сверчков и шорохом листьев…