- Мало ли где и что написано? Вот и на заборах пишут, хе-хе... А уж что пишут в этих ваших "интернетах"! Вы у нас записались на личный прием. Вы должны мне лично объяснить вашу проблему. А я, заполнив все необходимые формы, поставить вопрос на контроль, а потом ответить вам письменно или устно. И это не бюрократия, как вы можете подумать. Это реальный процесс.
Все это произносилось скучным тихим голосом на одной ноте, не смотря в лицо посетителю.
Иван даже чуть приподнялся на стуле, пытаясь поймать взгляд чиновника. Нет, не выходило. Опыт чувствовался. Никому не смотрит в глаза. И не подписывает ведь!
- Понимаете, мы тут с друзьями собраться решили. И вот, значит, просим согласовать. То есть, чтобы все было по закону. Мы - за закон.
- Оч-чень хорошо. Инициатива снизу? Это сейчас поддерживается. Вся демократия - она как раз снизу идет. Оставляйте заявление у секретаря, зафиксируйте в журнале дату. В течение месяца, согласно регламенту, вы получите письменный ответ. У нас все строго: на письменный запрос - письменный ответ. На устное обращение - устный. Все соответственно, значит.
Он аккуратно и точно толкнул лист бумаги, который прилетел прямо под пятерню Ивана. Иван восхищенно покрутил головой, наклонился чуть в полупоклоне и опять же - в глаза хоть взглянуть. Не увидел глаз, и вышел, слегка задумавшись, и чуть не влетев лбом в угол.
Месяц пролетел в хлопотах. Ровно через месяц, день в день, в почтовый ящик лег красивый пакет, весь в печатях. Ответ был, как объяснил бы этот чиновник, благожелательно-отрицательным. То есть, в преамбуле утверждалось, что инициатива снизу, из масс - это хорошо, но потом сообщалось, что именно этого числа и именно в то время, и в том месте, как указано - нельзя.
Иван похрустел пальцами, непривычными к тонкой работе писарчука, и накатал жалобу в районный суд.
Суд вернул жалобу без рассмотрения в связи с неправильным указанием ответчика. Не было также указано, что и как было нарушено ответчиком, и в чем конкретно был нанесен ущерб или какой именно закон и как был нарушен.
Иван написал в прокуратуру.
Папка, куда он подшивал раз за разом полученные ответы, пухла хоть и не на глазах, но достаточно быстро.
Прокуратура пригласила на беседу. Там сидел молодой паренек после юридического в форме с погонами. Он радовался возможности ущипнуть чиновников. Но было бы лучше, говорил он, если бы был факт вымогательства взятки. А так - практически не о чем говорить.
Иван написал в городской суд, в городскую прокуратуру, в приемную депутата и лично президенту. Отовсюду пришла квитанция в получении. А потом начались возвраты и отказы.
- Ну, что мне делать, а? Такой зажим, такой зажим, - жаловался он друзьям. - И ведь, если бы он, скажем, взятку вымогал... Так нет! Рыба вяленая. Ничего конкретного не говорит, в глаза не смотрит, а потом - бац! Снова отказ. И суды все купленные. И вообще - никакой у нас, получается, законности и демократии. Прямо хоть устраивай пикет перед администрацией...
- А мы бы и поддержали, - сказали друзья. - Мы народ боевой и веселый. Только скажи, за что именно воюем? В чем зажим демократии? За что - на баррикады?
- Вот первое письмо, - высыпал Иван из папки свои бумаги. - Вот второе. Вот , что суды не приняли...
- Так, это..., - сказал самый близкий друг. - Ты, кажись, того, чего-то... Нафиг тебе было спрашивать разрешения на партию в преферанс?
- А чтобы все было по закону!
--
Двенадцать- Шапку - долой! - внезапно раздался окрик сзади.
И через мгновение, почти без паузы:
- Стоять! Предъявиться!
Я замер, чуть даже присев от неожиданности. Обернулся на окрик. За спиной - какой-то патруль, что ли. Идут, много их, все в гражданском, в темном, выстроившись поперек улицы. И, главное, нет почему-то больше никого этим вечером рядом. Один я здесь. Мне кричат, выходит.
- Это вы мне? - все еще надеясь на ошибку какую-то, спросил я.
Ничего же не понятно. Только вот из метро вышел. Только поднялся по улице...
- Тебе, тебе, - они уже близко, уже окружили, уже смотрят в лицо пристально и с усмешками нехорошими.
- Ты, что ли, иудей? А?
- Как это? С чего вы взяли? Русский я...
- Тебя о национальности и не спрашивает никто. В паспортах нет национальности. Ты колокола слышишь? Крест - видишь? - ткнул вверх рукой тип в длинном черном пальто со шляпой в руке.
- Колокола? - непонимающе переспросил я.
- Может, он глухой, а? Братцы, может, просто больной он, а? - тут же заблажил самый молодой и самый накачанный, крепкий как боровичок, рыжий и патлатый.
- Помолчи немного. Ну-ка, ты, человек нездешней породы, предъявись, пока казаков не позвали.
- Вам паспорт мой? А вы кто?
- Точно - больной! Или, вернее, иудей. Ишь, как его колбасит от колоколов-то честных...
- Граждане, то есть, товарищи, - рискнул было обратиться я.
Мало ли, может, революция какая или переворот очередной. Может, патрули добровольческие...
- Иудей! - радостно вздохнул еще один, подошедший совсем близко и уже щупающий край моей куртки.
- И вовсе я не иудей!
- Крест нательный покажь. А то идет он, колокола слышит, а сам в шапке, не крестится - и не иудей?