Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

К тому времени Ромул Луций только тихо шипел сквозь зубы, мечтая поскорее принять присягу цезарю и получить обоюдоострый меч, которым он смог бы выпустить кишки не только тем, кто его порол, но и тем, кто наблюдал за экзекуцией.

Манипул Помпей Фест постоял, наблюдая за поркой, и сквозь зубы сплюнул:

– Экстремис малис, экстрема ремедиа![7]

Через пару дней на Американском пруду можно было видеть, как новоявленные легионеры мрачно чистят закопченные медные котлы.

После общения с ними желающих вступить в легион не прибавилось. Даже возможность пощеголять по Бузулуцку в блестящих доспехах, уже ковавшихся на местной кузне, мало кого прельщала.

Степан Николаевич Гладышев к тому времени стал чуть ли не правой рукой центуриона. Неожиданное возвышение сказалось и на внешнем облике учителя: ходить он стал осанистее, взгляд его приобрел определенную жесткость и высокомерие, присущие самому центуриону, и уже не намеками, а почти открыто Степан Николаевич обещался поквитаться со своими бывшими обидчиками в самое ближайшее время.

– Экс ункви леонем! – говаривал Степан Николаевич. – Сик![8]

Бузулукчане в долгу не оставались и ядовито намекали новоявленному Мазепе, что оккупанты приходят и уходят, а Родина и народ остаются, однажды Родина, как мать, отмерит неверным своим сыновьям по всей строгости установленных народом законов. Теперь уж учителя рисования иначе как Пеньковским никто и не называл. Бывший товарищ Гладышева, учитель географии по кличке Глобус, завидя сослуживца, принимался торжественно и громко зачитывать статью шестьдесят четвертую Уголовного кодекса, устанавливающую ответственность за измену родине; при словах «к высшей мере наказания» голос его начинал звенеть. Естественно, что бодрости это учителю рисования не добавляло. Степан Николаевич мрачнел, горбился, брал мольберт и отправлялся рисовать колоритные и выразительные типажи охотно позирующих с безделья римских солдат.

С милицией римляне в конфликты не вступали. Птолемей Прист сблизился с начальником районной милиции Дыряевым и не раз заходил к последнему вечерами, как говорится, на чай. Обычно они сидели в собственноручно выстроенной Федором Борисовичем беседке. Честно говоря, беседку строили суточники, отбывавшие в милиции наказание за административные правонарушения. Но разве царь Петр Великий сам строил Северную Пальмиру?

Главное – не то, кто строил, а то, кто приказал построить. Кто помнит безымянных строителей египетских пирамид? А вот Хеопса, в честь которого построили пирамиду, или, скажем, Эхнатона, знает и помнит весь мир. Конечно, беседку с пирамидами сравнивать было трудно, но все-таки стояла она в саду Федора Борисовича, а это было куда важнее и значительнее далеких египетских пирамид.

Изъяснялись новые товарищи на невероятной русско-латинской фене, а ближе к полуночи, когда подходило к тому время, затягивали они приятными баритонами лирические казачьи и неаполитанские песни, и, признаться, неплох был этот римско-бузулуцкий дуэт; вполне этот дуэт мог претендовать на победу в любом областном смотре творческих народных сил.

Дабы не утратить воинской сноровки, римские патрули включились в охрану общественного порядка в Бузулуцке. Вечерами можно было наблюдать смешанные патрули из худых и мосластых бузулуцких милиционеров в серой униформе и побрякивающих доспехами римских легионеров, неторопливо обходящих кривые бузулуцкие улицы по протоптанным в грязи тропинкам.

К дебоширам римские воины относились с суровой справедливостью – драки между отчаянными бузулуцкими механизаторами быстро пошли на убыль, а милицейский КПЗ обезлюдел настолько, что дежурные целыми днями бродили по отделу с мухобойками, добиваясь немыслимой ранее санитарно-гигиенической чистоты. Стихийно в милиции родился спортивный конкурс, в котором достигшие чемпионского мастерства мухобои получали возможность звонко щелкнуть своим нехитрым резиновым приспособлением по лбу побежденного товарища. Знаки классности приобрели иной смысл – ими обозначалась отныне квалификация мухобоя.

Замполит с подозрительностью относился к легионерам, считал их в какой-то мере оккупантами, но, увидев успехи легионеров на ниве охраны общественного порядка, свое негативное отношение к ним изменил на восторженное.

Особое рвение римские общественники проявляли в борьбе с самогоноварением. Ночами римские разведчики растворялись во тьме бузулуцких улиц, прислушиваясь к позвякиванию посуды и принюхиваясь к запахам, доносящимся со дворов, а уже на следующий день, захватив с собой представителей официальной власти, небольшой громыхающий доспехами отряд римской пехоты входил в дом правонарушителя. Бутылки и банки с ядовитым содержимым разбивались прямо во дворе, бурда из баков и бидонов выливалась в кормушки свинарников, и немало благодарных римлянам животных пьяно бродило по бузулуцким улицам, заглушая плачи и проклятия потерпевших довольным похрюкиванием.

Вслед за римской воинской дисциплиной легионеры привнесли в жизнь Бузулуцка и римскую культуру. Разумеется, начали они со строительства терм.