Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Хоть и говорят, что де густибус нон эст диспутандум, но с точки зрения корникулярия, ни одна из них не годилась в подруги римскому легионеру. Смазливы, но не серьезны, смешливы, но не умны. Как тут было не спорить о вкусах?

И сам центурион увлекся такой красоткой. И увлекся так, что позабыл о делах легиона! Корникулярий негодующе покачал бритой головой.

Но о вкусах нон эст диспутандум, особенно если это вкусы твоего начальника. Квинт Курций Фест это понимал. И все-таки раздражение его было так велико, что, столкнувшись в дверях казармы с праздношатающимися Ромулом Луцием и Плинием Кнехтом, корникулярий на мгновение потерял дар речи, но тут же пришел в себя и со злорадством приказал бездельников выпороть.

– За что? – в один голос и с нескрываемым отчаянием, совсем не подобающим римскому воину, вскричали несчастные.

– Немо пруденс пунит, квиа пеццатум эст, сед не пеццетур![19] – туманно сказал корникулярий.

В этом корникулярий уподобился цыгану, выпоровшему цыганенка за кражу, которой тот еще не совершал. Но не объяснять же глупцам, что в их лице Квинт Курций Фест наказал весь разболтавшийся легион, более того: в их лице он наказывал и центуриона Птолемея Приста, да будет защитой ему Юпитер!

Так корникулярий понимал службу и воинскую дисциплину. За проступок одного отвечают все.

Глава тринадцатая, в которой центурион Птолемей Прист рассуждает о религии, а затем объявляет Клавдии о своем скором отъезде на Игры, ведутся рассуждения о сущности командированных, а в Бузулуцк прибывает парткомиссия Царицынского обкома партии

– Странные вы люди, – сказал Птолемей Прист. – С виду нормальные, а преступникам поклоняетесь!

– Что вы такое говорите, Птолемей Квинтович! – вспыхнула Клавдия.

Они с центурионом Пристом возвращались из церкви, где Клавдия поставила свечку Богородице, в надежде на ее заступничество. Как говорится, сама не плошай, а на Бога надейся! Хотелось Клавдии, чтобы и Птолемей с ней остался, и чтоб Митрофан Николаевич ее вновь к секретарской работе допустил. Совмещение таких противоположных желаний знакомо, пожалуй, всякому. Народ наш даже по тому случаю очень удачную поговорку сложил. Кстати, на латыни она совершенно не звучит, поэтому все в Бузулуцке предпочитают пользоваться русским вариантом. Наиболее удачное литературное воплощение этой поговорки можно найти в эпиграмме современного бузулуцкого литератора Марциала Старикова, вступившего совсем недавно в Союз писателей России:

В друзьях своих души не чая,
тайком вынашивает месть.
И, наслажденье получая,
он все же рыбку хочет съесть!

Разумеется, что писалось это не о Клавдии, а совсем по другому поводу. Женщине таких строк не посвящают. Это ведь совершенно естественно для них – желать всего сразу, причем высшего качества и в необходимых количествах.

Клавочка была всего лишь женщина, поэтому, однажды получив желаемое, она старалась изо всех сил удержать его.

Слова Птолемея Приста Клавдия восприняла с негодованием:

– Какой еще преступник? Христос с вами, Птолемей Квинтович!

Центурион терпеливо объяснил:

– Кого на кресте распинают, Клавдия? Преступников на кресте распинают. Раз на крест отправили, значит, сильно провинился человек перед людьми. А этому еще до распятия кличку дали – Крест. Значит, людей на дороге грабил, из лупанариев не вылезал. Зачем такому поклоняться? Разве хороших богов мало? Минерве, вон, молись или Весте…

– Ах, вот вы об чем, Птолемей Квинтович, – успокоилась Клавочка, поняв, что милый друг просто религиозно неграмотен. – Ну, будет время, мы с вами потолкуем… – И вдруг встревожилась: – Придешь сегодня? Или опять в своей казарме порядок наводить будешь?

Птолемей Прист вздохнул.

– Уезжаем мы завтра, – сообщил он печально. – На состязания.

Клавочка даже остановилась.

– Как это – уезжаете? Куда?

– Соревнования будут, – сказал центурион. – Стрельба из лука, гимнастика, метание копья, бег на разные дистанции. Федор игре особой нас обещался научить. Футбол называется.

– Это все Митрофан Николаевич придумал! – со слезами догадалась женщина. – Чтобы ты ко мне не ходил. Ревнует старый пень! Сколько раз он ко мне со всякими соблазнительными предложениями подкатывался! Пудры французские дарил! Вот козел лысый!

Клавдия и еще грубее выражалась, нанося непоправимый урон авторитету партийного руководителя, но центурион успокоил женщину, положив тяжелую руку на ее хрупкое плечо.

– Нет такого, кто воспрепятствовал бы нашей встрече, – сказал он. – Не родился еще такой, а если и родился, то долго не проживет!

– Да вас же в «Орленок» повезут, – всхлипывая, догадалась Клавдия. – Или в который имени Дзержинского… Это ж пятнадцать километров от Бузулуцка!