Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли

Спичечный коробок оказался на месте, и Штерну вдруг нестерпимо захотелось увидеть звезду. Это было глупое желание, но оно разрасталось в нем, превращая в осколки броню разумной предосторожности. Штерн засунул коробок еще глубже, но это не помогло. Желание увидеть звезду было больше страха. Он снова вытащил спичечный коробок из тайника. За спичками белел катыш мякиша. Еще не видя звезды, Штерн ощущал ее мягкий согревающий свет, рождающий в человеке веру и укрепляющий надежды.

Он посмотрел на Барановского. Тот мрачно сидел на козлах. Курить в больнице не разрешалось, а перекур без папирос превращался в простое издевательство. Желание было столь сильно, что Барановский наклонился, сгреб горсть свежих опилок и принялся жадно нюхать.

Штерн торопливо прошел за сарай и еще раз огляделся. Вокруг никого не было, и он отчаянно принялся колупать окаменевший катыш, скрывающий звездный свет. Звезда оказалась на месте. Нежное сияние осветило хмурый закуток за сараем, волшебная волна подхватила Аркадия, даруя покой. Искорка переливалась у него на ладони, он не знал ее названия и астрономических величин, но само ее существование делало жизнь другой. Все пережитое сейчас казалось мелким и не заслуживающим внимания. Звезда мерцала на его ладони, она была обещанием вечности жизни и незыблемости истин.

Он был слишком увлечен созерцанием своего небесного талисмана и потому не услышал выстрела. Просто тупая боль резанула левую сторону груди, он недоуменно посмотрел на маленькую дырочку в синей фланели куртки, откуда фонтанчиком вдруг выплеснулась красная кровь, растерянно огляделся и увидел напряженного лицестылого Максима Петлюху, приближающегося к нему с пистолетом в руке. Запоздало осознав, что напрасно пренебрег осторожностью, что одна из сторон, охотившихся за звездой, все-таки его достала, Аркадий Наумович нашел в себе силы вскинуть руки к небесам.

Пламенная искорка, сиявшая жизненной силой у него на ладони, вдруг вспыхнула так, как она горела на резиновой оболочке стратостата более четверти века назад, и устремилась вверх, чтобы слиться с пронзительной синевой далекой небесной тверди, откуда она была захвачена нетерпеливо обгоняющими свое время людьми. А может, и не звезда это уносилась в небо, а устремлялась туда измученная земными странствиями душа аэронавта Аркадия Наумовича Штерна.

Царицын, 2000 год

Кавказский пленник

1

Салауддин Баймиров был потерявшимся.

Все вайнахи, как известно, являются потомками арийцев из далекого Гоби. Жизнь объединила их в различные родовые содружества, именуемые тейпами. Тейпы славятся дружбой и сплоченностью, которые при необходимости легко перетекают в бесконечную кровную месть. Отличаются они и бесконечной любовью к своей горной Родине, которую воспевали многие кавказцы, но лучше всего это сделали, конечно, Лермонтов, Пушкин и некоторые другие русские, которые к тейпам отношения не имели, но природу горной страны, по причине своей гениальности, любили не меньше местных жителей.

Салауддин Баймиров происходил из равнинного рода. Семья задолго до рождения Салауддина волею жизненных обстоятельств покинула родные горы и слишком долго жила в России, а потому потеряла связи не только с тейпом, но и с родными местами. Со всеми после поражения великого имама расправлялись, что же говорить о его родственниках, которым досталось больше других? Когда в сороковых годах вайнахов выселяли из Чечни, то многих отправили в Семипалатинскую область Казахстана, а там уже прадед и дед Салауддина с семьями жили на правах коренного населения. Всех вайнахов выслали, а семью Баймировых выселять было некуда, они и так жили в условиях, от которых любой уроженец гор морщится и душевно страдает. Аулов здесь не было, вместо буйного Терека текла мутная от глины спокойная река, да и местность выглядела весьма специфически и ничем не напоминала величавость снежных Кавказских гор.

Лермонтов с Пушкиным, да сосланные декабристы, вроде Бесстужева-Марлинского, здесь просто не выдержали бы. Какой там «Герой нашего времени» с его горячим Азаматом и княжной Бэлой! Плоские, ничего не выражающие лица аборигенов вводили в уныние, близость китайской границы бодрости тоже не прибавляла, а вместо беркутов над унылой, как песня акына, степью кружились такие же унылые коршуны, которым сил не хватало унести барана, вот и пробавлялись они сусликами и тушканчиками, в изобилии населявшими этот унылый край.

О беркуте сложено немало песен и легенд, но что можно написать о таскающем сусликов коршуне? С истинной любовью эту степную птицу способен воспеть только истинный степняк вроде Олжаса Сулейменова или Михаила Шолохова, ну еще, может быть, натуралист или орнитолог, который по роду своих занятий птиц любит больше, чем людей.