Соседняя комната выглядела, как кабинет физики в Кулибинской средней школе, – сплошные приборы, провода, какая-то стеклянная посуда в шкафах поблескивала. На столе у окна стоял включенный компьютер, и на экране монитора плавала заставка. Чуть в стороне на треугольных никелированных опорах блестел стеклянный шар, разрушенный в верхней части, отчего шар напоминал надколотое яйцо всмятку. Только вот вместо зародыша в яйце чернело человеческое тело. Поначалу Землякову показалось, что покойник одет в черный тренировочный костюм, но, приблизившись, он понял, что человек сильно обгорел. Так обгорел, что только зубы неестественно блестели и местами сквозь прогоревшую черную кожу поблескивали кости черепа.
– Ни фига себе! – сказал Земляков. – Как это его угораздило?
– А я знаю? – нервно сказала из соседней комнаты Ружич. – Сказали, опыты он проводил. Вот и доэкспериментировался!
– Кто? – Земляков вернулся в первую комнату.
Понятые с любопытством смотрели на него, словно Земляков им забавный фокус обещался показать.
– Да Иванкин этот, – Милена жалобно посмотрела на него. – Вовик, давай протокол осмотра места происшествия допишем. Я и так уже людей полтора часа держу. Ты мне оттуда диктуй, а я буду записывать. А товарищи посмотрят, что ты все правильно говоришь.
– Чего там смотреть, – сказал вахтер, – насмотрелись уже. Я правильно говорю, Тамара Николаевна?
И понятая часто-часто закивала головой: по кислой физиономии ее сразу видно было, что она-то уж точно насмотрелась. Будет что соседкам рассказать! А может, еще и ночью приснится!
Директор завода Агудяев стоял в дверях, с видимым неудовольствием наблюдая все это безобразия, происходящие на вверенном ему предприятии. А когда Земляков вновь отправился в комнату, где находился покойник, гулко кашлянул и сказал:
– Я здесь, кажется, пока не нужен. Пойду к себе в кабинет, там, поди, от звонков из министерства все телефоны поплавились.
– Иван Николаевич, – сказала следователь прокуратуры. – Мне придется по этому делу техническую экспертизу проводить. Вы там подумайте, кого можно в качестве специалиста пригласить. Надо же выяснить, какого рода экспериментами тут у вас Иванкин занимался!
– Да с чего вы взяли, что это Иванкин? – с сомнением в голосе спросил Земляков. – Чистая головешка, что в профиль, что в анфас. Тут мастерской Герасимова реставрацию головы надо заказывать. Его в таком виде и мать родная не опознает.
– Да некому больше, – сказал директор. – Он на пульт централизованной охраны в шесть вечера звонил, сообщил, что открывает мастерскую и будет работать в ночную смену.
– А что, у него и в самом деле ночные смены были? – спросил Земляков.
– Откуда? – вздохнул директор. – Это он для отвода глаз говорил. Энтузиаст чертов! А я, значит, на все сквозь пальцы смотрел.
Вахтер неожиданно засмеялся. Обнаружив, что все на него смотрят, смутился, сделал рукой неопределенный жест.
– Эт я так, – сказал он. – А-анекдот вспомнил. Вст-стречаются д-двое, один с-спрашивает: ты знал Иванова? Эт которого? К-который жил напротив т-тюрьмы? А ему говорят: когда-то жил. А-а, з-знаю, теперь он живет напротив собственного дома!
– Это ты к чему, Валентин? – подозрительно поинтересовался Агудяев.
– Да т-так, ни к чему, – вахтер без видимой причины поправил на себе фуражку. – Говорю, к с-слову пришлось!
– Нет, – сказал директор в пространство комнаты. – Пора всех доморощенных диссидентов увольнять к чертовой матери. Моду взяли – над живым начальником смеяться! Так я вам пока не нужен, Милена Евгеньевна?
– Пока нет, – сказала следователь.
– Так я у себя, – директор вышел.
Слышно было, как под ногами его хрустит гравий дорожки.
– А вы чего заикаетесь? – поинтересовался Земляков у вахтера. – Это у вас с детства или как?
– С г-грозы, – сказал вахтер. – Д-десять лет наз-зад сено с дальнего луга вез. Сосед мм-мне говорит: ты з-заместо громоотвода вилы в с-сено воткни. Народная, м-мол, п-примета. Я и воткнул. П-пока ехал, гроза нач-чалась. Молния прямо в вилы и ударила. Очнулся – сено разбросано, на з-затылке ш-шишка с-сс кулак, а от в-вил один оплавок остался. С тех самых пор и з-заикаться стал, а в г-грозу из дома не выхожу.
– Техника безопасности, конечно, нарушалась, – сказала Милена Ружич. – А кто за все должен отвечать? Ведь человек погиб!
И спохватившись, скомандовала:
– Ты, Володя, диктуй, диктуй, за мной скоро машина должна прийти.
Ишь, цаца какая, машину за ней прислать обещались. От завода до прокуратуры два шага шагнуть, пусть и по бездорожью. А вот помесила бы грязь, как участковые ее месят, другими глазами на мир бы смотрела. Впрочем, к Милене Ружич наш герой испытывал определенные чувства, можно даже сказать, возвышенные, оттого и мыслей своих тут же устыдился.