Фантастическая проза. Том 3. Поезд в один конец

Вечером Лина пошла в сад. Листочки и в самом деле даже на абрикосах скрючились, а в скрутках серела густая паутина. Ей было жалко деревья, которые ели серые равнодушные ко всему, кроме пищи, червяки. Червяки оставляли за собой паутину, некоторые уже свернули листочки и окуклились, ожидая времени, когда станут красивыми бабочками. И помочь деревьям было нельзя, разве что… Лина с трудом дождалась следующего утра, встала рано, мать еще корову кормить не ходила, и пошла на луг – собирать в баночку звонкую и душистую утреннюю росу. Она не знала, зачем это делает, но в душе ее жила какая-то старческая уверенность, что она все делает правильно. После этого осторожно пошла по соседским садам и, осторожно оглядываясь по сторонам, брызгала на деревья собранной росой, в которую добавила Утреннее Слово. И все получилось хорошо, и никто ее не видел, только следующим утром деревня была потрясена: над зацветшими в одночасье садами – ну где это видано, чтобы вишни, яблони и черемуха в один день зацветали! – вдруг закружились стаи сказочно красивых бабочек, которых детвора с визгом ловила и засушивала для уроков биологии, которые вел Иван Алексеевич Нифонтов. И еще их ловило множество птиц, среди которых были и синицы, и голуби, и простые деревенские воробьи, которым гербарии не требовались, а постоянно хотелось есть. А после полудня бабочки собрались в одно огромное разноцветное облако, которое поднялось в небеса и улетело куда-то в направлении юга.

– За руку не держалась! – хмыкнул пьяный по своему обыкновению дядя Петя. – Слышь, Линка, завтра с похмелуги приду лечиться, готовься!

– Пьяный дурак! – сказала ему мать Лины. – Кто тебе сказал, что девочка к этому имеет отношение? Как она могла сделать, по-твоему?

– Знаем, знаем, – сказал дядя Петя и попросил у матери Лины червонец до понедельника. Никакого червонца он, конечно, не получил, у них у самих в доме денег мало было, чтобы червонцы разным пьяницам дарить, – все знали, что дядя Петя никогда долгов не отдает.

Разговоров об облаке из бабочек хватило на неделю.

– Это не ты? – спросила с нетерпеливым любопытством Аня Укустова.

– Откуда? – сказала Лина.

А зачем ей было признаваться? Ее и так уже ведьмой считали, за то боялись и не любили. Зачем разговоров прибавлять?

– Красиво было, – вздохнула Аня. – Первый раз в жизни разноцветное облако видела.

А Лина из этого разговора уяснила, что надо быть осторожнее. Доброта добротой, а привлекать к себе внимание тоже не стоило. Это хорошо, что на этот раз ее никто не видел, но могло и иначе случиться.

– Линка, Линка, – вздохнула мать. – Что ж ты делаешь? Спалят ведь, запросто спалят!

Она заплакала, а Лина пошла на речку Быстравку – купаться.

Последнее время купалась она одна, в стороне от остальных. Взрослые смотрели на нее с любопытством и некоторым страхом, детей, которые к Лине тянулись, испуганно одергивали – нечего с ведьмой играть. Не открыто, конечно, а когда девочка не видела. И правильно. Кто же будет с ведьмой ссориться? Себе дороже выйдет.

А Лина постепенно привыкала к одиночеству. Больше всего ей нравилось вечерами лежать в пахучем сене, смотреть на разноцветные драгоценные россыпи, вспыхивающие в сухой ломкой траве, и слушать пояснения неведомого голоса, звучащие в ее голове. Голоса были разные – звучные, звонкие, глухие, сипловатые – словно каждая травинка о себе сообщить торопилась. Постепенно Лина научилась разбираться в светящихся травинках, отличать одну против другой.

– А плакун-трава, – сообщал тихий голос, – собирается утренней зарею в Иванов день. Без железных орудий, а лучше руками требуется вырыть из земли корень. Приводит она в страх и покорность нечистых духов, смиряет их и делает покорными воле колдовской. Можно плакун-травой изгонять домовых, нечистую силу, что клады сторожат…

Рядом завозились, тихонько кто-то вздохнул, кашлянул робко:

– Домовых изгонять… Ну прогонишь домовика, кто за домом смотреть будет? Кто стреху поправит, кто фундамент подновит, мышей ночью погоняет, крыс к люльке не пустит?

Лина даже не испугалась, просто руку протянула, нащупала маленькое мохнатое тельце с бешено бьющимся сердечком.

– Да кто тебя гонит? – спросила она. – Ты ведь не безобразник, зря шалить не будешь и пугать от скуки? Сиди уж…

– А я думал, бабка вернулась, – кто-то свернулся калачиком в подоле Лины, едва не мурлыча по-кошачьи. – Значит, не только воды попила… Ты меня почеши за ушами, а я тебе косу заплету, волосы будут расти быстрее…

И правду сказал домовой. После этого волосы у Лины расти быстрее стали, а волосы у нее были темные, с завитками, и коса вышла на славу – в руку толщиной и ниже пояса. Такая коса, что каждый второгодник хотел бы дернуть ее, да боялся гнева Лины, разное про нее в домах говорили, но редко что-нибудь доброе. Так ведь бывает, никому ничего плохого не делаешь, а все равно слухи ползут. У городских жителей это называется репутацией, в деревне запросто – людское слово, раз бают, значит, не напрасно.